Ночной поезд в Мемфис

Питерс Элизабет

Если бы мужчина, спускавшийся по ней, был бос, я бы налетела прямо на него. К счастью, он был в ботинках и ступал уверенно и твердо. Я услышала, как он приближается, и нырнула обратно в вестибюль, моля Бога, чтобы местом его назначения было какое-нибудь другое помещение. Он действительно направился в другую сторону, в кабинет Лэрри, и открыл дверь. Прежде чем она снова затворилась, я услышала голоса.

Очевидно, там происходило деловое совещание. Голосов раздавалось несколько, в том числе и женское сопрано, звучавшее сейчас гораздо громче и резче, чем было привычно для меня, — куда подевались

мягкие интонации этого голоса? Я не решилась выглянуть, чтобы узнать, кто вошел в кабинет последним — Макс? Лэрри? — но там было не меньше четырех человек.

Подобрав подол, я побежала вверх по лестнице. Все двери вдоль коридора были заперты; лампочки в старинных бронзовых канделябрах горели ярко.

Если искать методично, следовало открывать каждую дверь, что, однако, небезопасно. Предположить, что все находятся сейчас в кабинете Лэрри, было бы слишком самонадеянно. Если бы какая-то комната оказалась пустой, мои поиски закончились бы тут же на месте. Сначала я заглянула в бывшую спальню Шмидта, затем в собственную. В обеих было темно. Пришлось включить свет, чтобы убедиться, что там никого нет. Не слишком умно, но что делать? Я забыла захватить фонарик. Я много чего забыла.

Время поджимало. Совещание могло окончиться в любую минуту. Я подумала, что следовало бы присмотреть местечко, где можно спрятаться, если кто-то станет подниматься по лестнице. Если я не найду Джона сейчас, если он находится в другой части дома, придется ждать, пока все улягутся спать, чтобы возобновить поиски. А что, если удастся подслушать обрывок разговора, что-нибудь вроде: «Пойдем-ка в подвал, что под лестницей рядом с кухней, посмотрим, как поживает наш гость (издевательский смех)»?

Это было бы слишком хорошо, а я достаточно долго общалась со Шмидтом, чтобы поверить в такую удачу.

Похоже, Джон действительно в подвале (если здесь есть подвал) или в другом здании. Осмотр спален скорее всего был пустой тратой времени, но проверить их надо, и сейчас для этого самый подходящий момент — пока публика, занимавшая дом, не начала отходить ко сну. Однако прежде следует найти себе временное убежище. Узкая простая дверь в неглубокой нише в конце коридора, возможно, вела в кладовку для веников или в бельевую, туда я для начала и направилась. Внутри никого быть не должно. Но там кто-то был!

Комнатка оказалась крохотной — всего восемь — десять квадратных футов, с единственным окошком. Полки вдоль стен указывали на то, что изначально она действительно служила кладовкой для белья или иных хозяйственных принадлежностей. Мебель состояла из койки, стола и нескольких стульев.

Они не сочли нужным даже запереть дверь. Голова его упала на грудь, а тело бессильно обвисло на веревках, которыми его привязали к стулу. Я, конечно, и думать не смела, что найду его абсолютно невредимым. Я даже была готова к виду крови — небольшой. Но то, что увидела, не могло мне присниться даже в самом страшном сне. Ржавые и алые пятна покрывали его рубашку каким-то жутким узором, некоторые были еще влажными и яркими, другие высохли и приобрели отвратительный коричневатый оттенок.

Звук, который вырвался у меня из груди, был скорее похож на птичий клекот, чем на человеческую речь, но Джон, видимо, узнал мой голос, тревожно вскинул

голову, и на лице его появилось грозное выражение.

— Опять ты, — сказал он безо всякой радости.

— Что?.. — На лице ссадин не было, только губы распухли. Я прочистила горло и попробовала еще раз: — Что они с тобой сделали?

— Это у них называется «Смерть от тысячи и одного ножа» или что-то в этом роде, столь же образное. Для убеждения и наведения дисциплины применяется более низкая процентная норма. — Выражение его лица стало еще суровее. — Основная цель допроса состояла в том, чтобы выяснить твое местонахождение. Я сказал, чтобы они не беспокоились, очень скоро ты сама объявишься. Боже милостивый, Вики, разве тебе недостаточно одной встречи с этой ужасной женщиной? Я два дня старался удалить тебя отсюда, а ты возвращаешься, как... как проклятый бумеранг!

— Ты самый несносный, самый неблагодарный негодяй, какого я когда-нибудь... — начала я.

— Если собираешься кричать, закрой по крайней мере дверь!

— О! — Я закрыла.

— Могу ли льстить себя надеждой, что на сей раз ты явилась за мной? — ядовито-вежливо поинтересовался Джон. — Очень мило с твоей стороны. Ну ладно, давай опять попробуем потихоньку выбраться. Если поупражняемся еще немного, в один прекрасный день, может быть, и получится. Надеюсь, тебе пришло в голову захватить с собой оружие? Может быть, даже нож? Если нет, там на столе лежит один.

Я уже заметила его и старалась больше туда не смотреть. На лезвии виднелись темные пятна и сгустки крови. Подняв подол галабеи, я вынула из кармана свой нож, его лезвие было обернуто тряпкой.

Грозная гримаса на лице Джона сменилась выражением благодарности, когда я, шатаясь, подошла ближе.

— Пожалуйста, повнимательней: в конечностях проходят жизненно важные артерии, а твои познания в области анатомии...

— Не так обширны, как у нее. — У меня не было ни малейших сомнений по поводу того, кто орудовал тем страшным ножом. Рубашка на груди у Джона была распахнута, и я увидела аккуратный, словно вышивка крестом, узор из надрезов.

Мне удалось освободить ему щиколотки, не прорезав артерий. Затем я проползла к спинке стула. Когда нож коснулся его обнаженной руки, у него сорвалось грубое слово, тут уж и я не выдержала:

— Если ты не перестанешь дергаться и ругаться, я пропорю тебе артерию, и ты сам, черт возьми, будешь виноват.

Когда веревки упали, Джон быстро вскочил на ноги и тут же упал на колени. Инстинктивно я протянула к нему руки. Он уклонился от них.

— Нет. Просто... дай мне минуту, чтобы прийти в себя.

Я стояла и беспомощно смотрела, как он с трудом пытался восстановить дыхание. Его волосы потемнели от пота, а на запястьях образовались «браслеты» содранной кожи.

— Джон, — прошептала я, — я... я...

— Да? — Он не поднял головы, но плечи его напряглись в ожидании.

— Я... я очень сожалею.

— Ты сожалеешь? — повторил он.

— То есть... э-э-э... это было очень мило с твоей стороны запереть меня в платяном шкафу и... и все остальное. Конечно, если бы ты позаботился о том, чтобы раньше сообщить мне, что Мэри — из банды и что она садистка, мучающая людей в кладовках, ничего этого могло бы и не быть.