Ночной шторм
Шрифт:
— Трудно было быть его братом?
Помолчав несколько секунд, Герлоф сказал:
— У него были свои недостатки. Злопамятность, например. И если он считал, что кто-то его обманул, он никогда больше не хотел видеть этого человека. Рагнар никогда ничего не забывал.
— Я его совсем не помню, — сказала Тильда. — Да и папа тоже. Он никогда о нем не говорил…
— Рагнар насмерть замерз в зимний шторм, — продолжил Герлоф после паузы. — Его тело нашли на берегу к югу от хижины.
— Рассказывал, — ответила Тильда. — Это ведь он нашел его, когда пошел ловить рыбу. Так он говорил.
— Да, он проверял невод, а когда усилился ветер, причалил к Олуддену, чтобы заодно проверить маяки. Видимо, лодку унесло в море, и Рагнару пришлось возвращаться домой пешком. И в этот момент разразилась буря. Рагнар заблудился в снег…
— Никого нельзя считать мертвым, пока его не внесли в тепло, — перебив старика, сказала Тильда. — Бывало, что людей находили замерзшими и без пульса в снегу, но стоило внести их в тепло и согреть, как они возвращались к жизни.
— Кто тебе это сказал?
— Мартин.
— Мартин? Кто это?
— Мой… молодой человек.
Она тут же пожалела, что сказала так. Это не понравилось бы Мартину.
— Так у тебя есть парень?
— Да, если его можно так назвать.
— Почему же нельзя. Мартин — а дальше?
— Мартин Альквист.
— Он отсюда, с Эланда, твой Мартин?
«Мой Мартин. Если бы», — подумала Тильда. А вслух сказала:
— Он живет в Вэкшо. Он учитель.
— Но он тебя навещает?
— Я надеюсь. Он обещал.
— Хорошо. Ты выглядишь влюбленной.
— Правда?
— Ты вся расцвела, когда его упомянула.
Старик улыбнулся ей ободряюще, и Тильда машинально улыбнулась в ответ. Для Герлофа все так просто. Для Герлофа, но не для нее.
8
Каждый вечер Ливия засыпала вместе с красной вязаной кофтой Катрин, а Йоаким — с ее ночной сорочкой под подушкой. Так ему было спокойнее.
Жизнь в Олуддене продолжалась. Но все теперь было не так, как прежде. Каждый день детей надо было отвозить в сад и потом забирать, и Йоаким заставлял себя это делать. Все остальное время он занимался хутором, но и там его не оставляли в покое. Несколько раз звонили из похоронного бюро и доставали вопросами. К тому же Йоакиму пришлось звонить в банк и в другие учреждения, чтобы сообщить о смерти Катрин. И разумеется, родственники и друзья присылали цветы и выражали соболезнования. Многие хотели приехать на похороны.
Йоакиму же хотелось отключить телефон и скрыться от всего мира в Олуддене.
Столько всего нужно было отремонтировать в доме и сделать в саду, но ему хотелось только
И была еще полиция. Если бы у него были силы, он инициировал бы внутреннее расследование, но сил у него не было. Тем более что единственный, кто поддерживал с ним контакт, была та молодая женщина, Тильда Давидсон.
— Мне жаль, что так вышло, — сказала она тогда. — Очень жаль.
Она не спросила его, как он себя чувствует, только продолжала просить прощения за ошибку с именем. Она сказала, что лишь зачитала имена по бумажке, которую ей дали. Непростительное недоразумение.
Недоразумение? Йоаким мчался домой, чтобы утешать жену, которую нашел мертвой.
Он выслушал исповедь Тильды Давидсон, однозначно ответил и повесил трубку. Разговор получился коротким. Затем Йоаким сел за компьютер и написал письмо в «Эланд-постен», в котором описал все случившееся. В конце он сделал приписку:
В течение нескольких часов я считал, что утонула моя дочь и что моя жена жива, тогда как все было наоборот. Неужели для полиции так сложно отличать живых от мертвых? Или этим тоже должны заниматься родные?
Он и не рассчитывал, что полиция с ним свяжется, и так и получилось. Двумя днями позже он встретился с пастором Оке Хёгстрёмом, который должен был хоронить его жену.
— Как у вас со сном? — спросил пастор за чашкой кофе, когда они в его кабинете обсуждали прощальную церемонию.
— Все хорошо, — ответил Йоаким.
Он попытался вспомнить, до чего они договорились. Йоаким помнил, что они выбрали псалмы, но все остальное совсем вылетело из его головы.
Пастору было лет пятьдесят. Мужчина с аккуратной бородкой и спокойной улыбкой на лице, он был одет в серую рубашку поло и черный пиджак. Полки в его кабинете были уставлены книгами, а на столе стояла фотография хозяина с огромной щукой в руках.
— Свет маяка вам не мешает? — спросил он Йоакима.
— Свет?
— Красный свет от маяка по ночам?
Йоаким отрицательно покачал головой.
— Ко всему привыкаешь, — кивнул Хёгстрём. — Привыкают же люди к автомобильному шуму в городе. Вы раньше жили в Стокгольме?
— Да, но далеко от центра, — ответил Йоаким.
Это был просто вежливый разговор: пастор пытался отвлечь Йоакима от грустных мыслей, но все равно каждое слово давалась Йоакиму с трудом.
— Итак, мы решили: двести восемьдесят девятый псалом в начале, двести пятьдесят шестой после церемонии и двести девяносто седьмой в качестве завершения. Правильно?