Ночной волк
Шрифт:
Зятек привстал было ему вслед, но Чемоданов прошел мимо, к лестнице, и тот опять опустился на лавку. И пускай сидит. Хрен с ним, у них своя жизнь.
Ничего особого вроде не случилось, мир не рухнул, все как было, так и шло — но что-то изменилось, в душе словно бы образовалась сквозная дыра, сквозь которую выдувалось тепло, отчего знобило и подташнивало.
Выросла девка, вот и все, подумал он. Была дочка, а теперь сама по себе.
На первом этаже к нему сразу сунулся какой-то мужик, будто специально ждал:
— Слушай, друг, ты не здесь работаешь?
Чемоданов,
— Частично.
— Девки твои?
Первый ответ потащил за собой второй:
— Отчасти мои.
— Сделай парочку, а? — попросил мужик и объяснил: — Друг приехал из Азербайджана.
Лицо у него было добродушное, простоватое — Чемоданов не сразу нашел что сказать.
— Две сотни дам, — пообещал тот, — три даже.
Чемоданов спросил:
— Ты чего сюда пришел? Не знаешь, где блядей искать?
— Да скромный я, — пожаловался мужик, — не имел такого дела, не приходилось. Да и хочется, чтобы все хорошо, друг ведь, а тут все же артистки. Я там у них на Кавказе месяц гостевал, знаешь как принимали! Вино, шашлыки, дыни всякие… Мне сказали, сунешь пару сотенных, и порядок. А вот кому сунуть — хрен его знает!
Уже в трамвае Чемоданов подумал, что работенка предполагалась, пожалуй, чересчур веселая. Слава богу, пронесло.
Никогда баб не покупал, а уж продавать тем более не станет…
Ксюшка позвонила тем же вечером:
— Пап, ты чего убежал?
— А чего надо было, на тебя любоваться?
— Пап, ну это же конкурс, у них все так.
— А тебя чего на этот конкурс понесло? — помедлив, спросил Чемоданов.
Она тоже ответила не сразу:
— Ну… во-первых, интересно себя проверить. А потом — знаешь, какие там бабки? Там за спектакль — полтинник! За один вечер, понял?
Он тупо молчал. Вроде и возразить нечего. А с другой стороны…
— Ну чего ты молчишь?
— А чего тут скажешь? — вздохнул Чемоданов. — Ты теперь взрослая, свой мужик есть. Вот пускай он тебе морду и чистит.
От огорчения он даже трубку уронил. А когда поднял, шли частые гудки. Перезванивать он не стал, и Ксюшка не перезвонила.
Степу он повидал на другой день. Тот спешил, в подробности не углублялся, сразу спросил:
— Народ пойдет?
— Это с гарантией.
— Ну и ладно, значит, берем к себе. Работа устроит?
Чемоданов ответил, что нет, и стал объяснять почему.
— Сходи в бухгалтерию, — перебил Степа, — там тебе полторы штуки выписано.
— Ты не понял, я ж туда не иду.
— Ну и что? — отмахнулся Степа. — С тебя требовалась консультация, ты и дал консультацию. И все. И сумма прописью.
Он побежал на выход, а Чемоданов двинул в бухгалтерию. Хорошо все же иметь друзей. В России иначе не проживешь.
Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Были бы друзья, а рубли сами появятся.
Ксюшкину мать Чемоданов никогда особо не любил. Даже поначалу. Тяжелая баба, без юмора и с принципами — ей всегда было известно наперед, как надо жить, как не надо. Тем не менее тянулось с ней долго, хотя и с большими разрывами — с другими сходился и расходился, а
Началось вообще дуриком, вот уж точно, как волк овцу: подвернулась на вечеринке, и зарезал. Потом пошло что-то вроде игры, чье упрямство переупрямит, — но все схватки кончались вничью. Однако пока шла эта баталия, сработал один ее дотоле не известный Чемоданову принцип: что замуж не надо, а ребенка надо. В правилах она была тверда и впоследствии ни разу не предлагала очертить законной рамкой их случайные отношения.
А вот с Ксюшкой у него как-то сразу задалось, для нее он всегда был гость хоть и редкий, но дорогой и желанный. Как села ему на шею года в полтора, так ни разу и не слезала.
Пока ползала да ковыляла, Чемоданов еще присматривался, в кого удалась. А подросла, и все стало ясно: такая нахалка — в кого же еще? Дочь. Тут уж не отвертишься.
Вот так сложилось, и ничего не переменить: баба чужая, а дочь своя…
Видно, своя дочь не вовремя похвасталась новыми цацками — чужая баба позвонила и ледяным тоном потребовала оставить Ксению в покое. Чемоданов, привыкший к таким закидонам, тут же указал ей необходимую дистанцию:
— Если по делу, давай, если без дела — пока.
— Ты зачем купил ей кольцо?
— Она же замуж выходит.
— Так вот мне не нравится этот жених.
— А ты что, невеста? — поинтересовался Чемоданов.
— Я мать.
— Была мать. А теперь теща. И берись за ум, пока бабкой не стала, — посоветовал он.
— Свое остроумие оставь для своих шлюх.
Вот это был ее нормальный разговор.
— Да вались ты! — сказал Чемоданов. — Дура.
И повесил трубку.
Да, повезло, что Ксюшка пошла в него.
Звонить Ксюшке Чемоданов пока что не собирался. Сама позвонит. Уж перед свадьбой-то куда денется — ссора не ссора, а положено. Отцу-то!
Однако все его планы не прожили и трех дней.
Утром после дежурства принесли телеграмму. Еще расписываясь на талончике, Чемоданов ощутил неладное и почти догадался, что внутри сложенного листка. Догадаться, впрочем, было нетрудно: никаких спешных дел с ним не вели, а хорошие новости слишком уж редко нуждаются в телеграфе.
На наклеенных полосочках было вот что: «Матерью плохо позвоню поздно Шура».
Первое, что Чемоданов почувствовал, было облегчение: слава богу, жива. Следом пришел страх и нарастающая безнадежность — видно, плохо совсем, иначе Шурка обошлась бы письмом. Мать он любил и, хоть писал ей редко, а ездил и вовсе через два года на третий, деньги слал всякий раз, как оказывались свободные. Само сознание, что мать есть, жива, делало его жизнь устойчивей и спокойней. После каждого перевода мать писала одно и то же, что ей много не надо, мол, заботься лучше о себе, а Чемоданов отвечал в веселом тоне — дескать, трать, не беспокойся, сын у тебя мужик здоровый, заработает еще. А теперь самый надежный в его жизни поплавок, заведомо не способный ни на какую измену, погружался в море, и охватывали холод и жуть: что дальше-то, чем заменить, за что уцепиться?