Ночные бомбардировщики
Шрифт:
— Командир, вышли на траверс линии фронта, — напомнил штурман Аркатову, отгоняя невеселые мысли.
— Стрелкам усилить осмотрительность! — приказал Аркатов сержантам Валентину Старых и Ивану Горбенко.
— Глядим в оба, — отозвался Старых.
Ночь была светлая и истребители наверняка рыскают в небе.
Бомбардировщик некоторое время шел над морем, затем развернулся влево на девяносто градусов и взял курс на Керченский пролив. Вскоре впереди закачались длинные лучи прожекторов. Они наклонялись из стороны в сторону, опускались к горизонту, шаря по небу. И вдруг вспыхнул еще
Бомбардировщика видно не было, но судя по тому, что лучок скрещенных лучей спускался и снаряды рвались ниже, самолет снижался. «Почему он не бросает САБ? — волновался Семен. — Пора бы... Неужели что-то с самолетом? Или с экипажем?»
Надо было готовиться к бомбометанию, а Золотарев не мог оторвать от пучка прожекторов глаз: «Что с самолетом-осветителем?! Почему до сих пор нет САБ?»
Золотарев на всякий случай приказал стрелку-радисту взять в свою кабину парочку светящих авиабомб.
— Горбенко, приготовь «лампаду», — крикнул он по СПУ. — Будем действовать самостоятельно!
И в это время впереди загорелась САБ, осветив внизу приткнувшиеся к берегу баржи, съезжающие с них машины и танки.
— Пятнадцать вправо!.. Так держать! — крикнул Золотарев, открывая бомболюки. — Еще пять.
Светящая бомба висела чуть в стороне от косы, ветром ее относило как раз к центру, где шла разгрузка барж.
— Сброс!.. Разворот вправо...
Уходя от цели, Семен еще раз взглянул в перекрестие лучей, и ему показалось, что он видит в них падающий самолет. Он закрыл глаза и отвернулся. К горлу подкатил горький комок...
И как же он был рад, когда, приземлившись на своем аэродроме, на первый вопрос технику вернулся ли экипаж Артемьева, услышал: «Да, вернулся, вернулся он, товарищ капитан!»
Потом он узнал, что было с экипажем...
Артемьев, ведя бомбардировщик к цели, испытывал вину перед замполитом: хотя капитан сам вызвался лететь, надо было его отговорить: все-таки слаб он еще был, не отошел от контузии.
Беспокоило и другое: как штурман поведет себя над целью? Раньше он был хладнокровным, смелым человеком, но контузия могла повлиять на психику: Артемьев знал случаи, когда летчики после аварии или ранения становились нервными, боялись при посадке удара о землю, в сложной обстановке терялись...
Однако, чем дальше летел самолет, тем больше Артемьев [107] убеждался в необоснованности своей тревоги. Казаринов вел себя так, будто только вчера вернулся с боевого задания.
— Снижаюсь, — сказал Артемьев и убрал газ.
Рев моторов утих, лишь слышался свист вращающихся лопастей винтов.
— Командир, впереди берег. Доверни пять градусов вправо, — попросил штурман. Артемьев накренил машину. Слева, совсем рядом, проползла полоса прожектора. Справа вспыхнул еще один луч, потом другой, третий.
Так держать, открываю люки. — Казаринов сосредоточил внимание на береговой черте. Он различил черные точки у самого уреза
— Сброс! Разворот вправо! — скомандовал штурман. Взревели моторы. Самолет, круто забирая вправо, устремился от берега. В бледно-желтом трепещущем свете сразу появились земля и море. Светящая бомба повисла чуть в. стороне от косы Чушка. Ветром ее несло к цели. Сотни лучей взметнулись вверх. Но было поздно. Бомбардировщик удалялся в сторону моря.
Казаринов наблюдал за обстановкой. В воздухе вспыхивали разрывы снарядов. Зенитки открыли ураганный огонь. Лучи прожекторов метались по небу. А внизу штурман рассмотрел приткнувшиеся к берегу баржи, длинную колонну машин и танков.
Зенитки продолжали ожесточенно вести огонь. Некоторые из них били но светящей бомбе, стараясь погасить ее.
«Быстрее бы группа выходила на цель, — мысленно торопил Казаринов однополчан. — Самый удобный момент для удара». Однако взрывов на земле пока не было видно. Штурман с тревогой посматривал на светящую бомбу. Около нее все ближе и ближе рвались снаряды.
Наконец среди барж взметнулся огненный султан, а затем взрывы заполыхали по всему побережью. Фашисты заметались по берегу, их танки поползли в стороны, но бомбы безжалостно крушили их.
Казаринову хотелось немедленно развернуть самолет и обрушить на гитлеровцев висящие в бомболюках бомбы. Но надо было выждать...
Некоторое время штурман держал курс на север, затем дал команду летчику развернуться на сто восемьдесят [108] градусов. Самолет направился к полыхавшей пламенем цели. Впереди преграждали путь лучи прожекторов. Иногда в них мотыльками мелькали самолеты; сразу же несколько лучей скрещивалось там...
— Командир, видишь баржи? — спросил Казаринов.
— Вижу.
— Держи на них.
Вдруг яркий свет ударил по кабине.
— Так держать! — крикнул Казаринов, прикрывая глаза ладонью.
«Еще немного, еще немного», — мысленно повторял он, боясь, как бы летчик не стал выходить из лучей прожекторов.
Но Артемьев и не думал выходить из них. Опустив на глаза светозащитные очки, он не отрывался от приборов. Он знал, что самолет на боевом курсе, что до цели осталось несколько секунд, что ее нужно уничтожить.
Кругом взметались огненные вспышки, шум моторов заглушали разрывы снарядов. Осколки гремели по обшивке. Самолет трясло и бросало, словно он попал в грозовое облако.
— Так держать! — упрямо повторял замполит, следя за целью.
Слева со звоном что-то треснуло, в кабину ворвался поток воздуха.
— Так держать! — крикнул Казаринов, нажимая кнопку сброса бомб.
Облегченный самолет подбросило ввысь, и было похоже, что от взрывной волны.
Артемьев накренил машину и энергично толкнул штурвал от себя. Бомбардировщик скользнул вниз. Стрелка указателя скорости быстро пошла по окружности -скорость росла. Еще мгновение — и самолет окунулся в темноту. Вскоре глаза освоились с темнотой, и Казаринов Увидел объятую огнем косу. Пылала и баржа, по которой он целился. От нее во все стороны летели огненные брызги, по-видимому, там рвались снаряды.