Ночные гоцы
Шрифт:
— К чему такие усилия? Зачем рыться в грязи? Всем это безразлично, а Компания собирается ее поддержать.
— Потому что старый раджа был моим другом! Потому что в субботу вы сказали нам, что через три дня после мятежа видели простолюдина с выкаченными глазами, что-то кричавшего вам на площади, висящим на виселице. Потому что деван пытался застрелить Ситапару. Потому что комиссар так и не смог дать удовлетворительного объяснения тому, что сказал Серебряный гуру воронам. А что касается Компании, она не осмелится поддерживать рани, если я сумею доказать, что это убийца.
Он по-прежнему сидел отвернувшись, хотя почти стемнело и другой берег реки уже не просматривался. Она перевела дыхание и продолжала с меньшим ожесточением:
— К несчастью, у Ситапары нет никаких юридических доказательств.
— Почему
— Частью потому, что очень хорошо знала старого раджу — он был ее отцом. Я тоже об этом слышала, и Ситапара подтвердила, что это так и есть. Ее мать была знаменитой куртизанкой. Раджа влюбился в нее совсем молодым — а она в него, как утверждает Ситапара. В любом случае, до Ситапары и ее девушек доходит многое. Их у нее дюжина, и все придворные бывают у нее: напиваются, а потом болтают лишнее, чтобы показать, что входят в узкий круг приближенных. Один из них видел, как рани столкнула своего мужа с крепостной стены. Чего никто не понимает, так это зачем она его убила. У нее было достаточно власти и при его жизни. Ее мальчик — единственный наследник, которого соглашалась признать Компания. Ситапара думает, что она распутная женщина, по-настоящему ненасытная, из тех, кому нужны десятки любовников, и что Раджа это обнаружил.
Родни ссутулился и выпалил, не подумав:
— Я в это не верю!
Она продолжала ровным, бесстрастным голосом:
— Ситапара на самом деле тоже. И поэтому убийство, и все последовавшие за ним казни лишаются всякого смысла — разве что у рани настолько безумная жажда власти, что ради нее она готова на все.
Родни сидел, подтянув колени к подбородку и с горечью думал о Шумитре и золотых неделях, проведенных в Кишанпуре. Со скалы тусклым стальным листом падала вода; в воздухе вились летучие мыши, и в темноте внизу, в ущелье ревела вода. Он спросил:
— Что еще вы обнаружили?
— Ситапара не смогла ничего рассказать про Серебряного гуру. Она согласилась со мной, что ему что-то было известно, но настаивала на том, что он действительно святой. Она не представляет, что у него может быть общего с такими людьми как рани и деван. Не тот размах, говорит она. Потом она принялась рассказывать, что, что с тех пор, как начался год, стали происходить странные вещи. Все страшно встревожены. Люди шепчутся о звездах, которые падают с неба, о том, что по улицам бегают безголовые собаки, а стервятники по трое кружатся на фоне луны, и тому подобное. И никто не знают, откуда берутся эти слухи. И, — он понял, что она смотрит прямо на него, — как-то ночью один юноша из дворцовой челяди рассказывал у Ситапары, что кто-то из верховной троицы — либо старый раджа, либо рани, либо деван — дает взятки мистеру Делламэну и делает это уже давно.
Вот в это он мог поверить, особенно с тех пор, как благодаря случайно упавшему лучу ему открылся страх, притаившийся за внушительными манерами комиссара округа. Если он уже давно получает взятки, значит, и убийство было давно задумано и Делламэну платили за поддержку рани в официальных кругах. Все зависело от того, кто именно давал ему взятки. Но опять-таки, зачем вообще было убивать? Кому это принесло бы выгоду? Платить могли и за что-то другое. Существовала соляная монополия, а, значит, и контрабандная торговля солью. Раджи подсовывали английским чиновникам драгоценные камни, чтобы те «позабыли» доложить генерал-губернатору о самых вопиющих их пороках и вымогательствах. Твердо решившись покончить с Шумитрой, девушка разрыла настоящую груду дерьма. Но кто знает, как на самом деле обстояло дело? С чего она так уверена в своей правоте?
Повернувшись к ней лицом, он ядовито заметил:
— До вчерашнего вечера в Кишанпуре был вице-губернатор. Почему вы не поговорили с ним?
Подступившие сумерки смягчили жесткие линии ее лица, и она казалась не такой безжалостно самоуверенной. Она медленно произнесла:
— Я думала об этом. Мой дядя, лорд Клэйгейт, отец леди Изабель, — человек влиятельный. Вице-губернатору пришлось бы во всяком случае меня выслушать, и, если бы у меня были доказательства, он вынужден был бы принять какие-то меры. Но ведь всем известно, что у меня расшатаны нервы! Если у меня не будет доказательств, он пальцем о палец не ударит. И я добуду доказательства! Ситапара настроена также решительно, как я. Она пообещала
— Нам? Вы имеете в виду себя и майора де Форреста?
— Майора де Форреста? Ах, это — он просто сказал, что проводит меня в город. Я имею в виду всякого, кто станет мне помогать.
Она имела в виду его. Она собиралась вовлечь его в этот крестовый поход за справедливость, в котором сама она исполняла роль Петра Пустынника, хозяйка борделя изображала Вальтера Голяка, [40] а рани и комиссару отводилось место неверных.
Конечно, если бы он стал главнокомандующим кишанпурской армии, он, вероятно, смог бы выяснить правду — и погубил бы Шумитру, которая предложила ему эту должность, потому что он ей нравился. У Джоанны случился бы приступ от одной мысли, что кто-то станет выслеживать Делламэна. Даже если бы ему и удалось устроить грандиозный скандал, все кончилось бы тем, что он прибрел бы репутацию человека, постоянно сующего нос куда не следует. Компания была слишком велика, чтобы знать обо всем, и слишком могущественна, чтобы получать удовольствие от того, что какому-то мелкому чину что-то удалось обнаружить. В любом случае, он не собирался принимать предложение Рани, и если уж мисс Лэнгфорд такого высокого мнения о де Форресте, пусть она его и использует. Черт возьми, пока Ситапара не известит их, действовать все равно нельзя, а когда это случится, он сам оценит факты и решит, в чем состоит его долг.
40
Намек на так называемый «крестовый поход бедноты», организованный в 1095 году проповедником из Амьена Петром Пустынником и мелким французским рыцарем Вальтером Голяком. Неорганизованная толпа участников похода в 1097 году была разбита турками-сельджуками под Никеей.
Внезапно она сказала:
— Сэр, это ваш долг.
Он сжал зубы, и спустя мгновение холодно произнес:
— Я не намерен шпионить за комиссаром или Ее Высочеством. Разрешите проводить вас до лагеря?
Она промолчала. Он поднялся на ноги, помог ей встать и пошел рядом с ней прочь от реки. Через несколько ярдов они чуть не сбили с ног Викторию де Форрест. Должно быть, она была достаточно близко, чтобы слышать звуки разговора и видеть, как они сидели под деревом. Пока он кланялся и извинялся, она смотрела на него со странным блеском в глазах. Господи боже, уж не вообразила ли эта легкомысленная дурочка, что он флиртовал с Кэролайн Лэнгфорд? Если бы было достаточно светло, чтобы она могла видеть выражение его лица, ей это вряд ли пришло бы в голову!
Гл. 7
В пятницу, двадцать седьмого февраля, начался четвертый и последний день охоты. Было убито множество тигров, и их отстрел уже мало чем отличался от учебных стрельб. Каждое утро к четырем сотни голых загонщиков стекались со всех сторон, чтобы окружить заранее определенный участок джунглей. В семь на аллее позади шатров начинали выстраиваться слоны. В этот час на каждой травинке поблескивала роса, шатры утопали в озерах тумана, а на полотнищах флагов играли лучи солнца.
В пол-восьмого процессия выступала в дорогу, и через пять минут джунгли поглощали шипение и рокот водопада. Тридцать или сорок минут спустя охотники прибывали на исходные позиции и начиналась атака.
На этот раз слон, на котором ехали Родни и Джеффри Хаттон-Данн оказался почти в центре строя. Погонщик-махаут, вся одежда которого состояла из набедренной повязки и тюрбана, примостился впереди и внизу, оседлав голову слона. В паланкин вместе с ними втиснулся шикари — охотник, получавший от княжества жалованье. На нем был залатанный черный мундир и набедренная повязка, и от него сильно воняло чесноком. В двадцати ярдах справа шел слон махараджей Тикри и Гоханы, а рядом — тот, на котором находились де Форрест и Кэролайн Лэнгфорд. В двадцати ярдах слева рани, мистер Делламэн и глава всех шикари княжества ехали на Дурге, любимой слонихе Рани. По обе стороны тянулся сквозь редкие заросли строй слонов. Цветастые одеяния раджей выделялись яркими пятнами на фоне серо-зеленых охотничьих паланкинов. Их окружали темно-серые слоны, зеленые и желтые деревья, густые синие тени.