Ночные гоцы
Шрифт:
— Глянь-ка, Торранз, паренек! Перед тобой дежурный по гарнизону при исполнении служебных обязанностей. Вот так и делается карьера в Бенгальской армии. Спорим, что во рту у него сейчас — как у буфетчицы подмышками!
Родни сел.
— Тише, ты, балаболка ирландская! Вы чертовски рано, а?
— Уже почти полпятого, знаете ли, — ответил Торранз. — Дамы могут появиться в любую минуту. Миссис Кавершем попросила нас присмотреть за качелями.
— Вольно вам было соглашаться. Ладно, давайте выпьем. Кой хай!
Мир потянулся и начал оживать. Поскрипывали стены, шелестела листва на деревьях, где-то вдалеке шлепали босые ноги. Под влиянием внезапного прилива энергии Родни рванулся было
Гейган покачал головой.
— Что толку, дорогой мой? Но продержаться надо всего-то пятьдесят лет, и это в худшем случае. Ага! На будущий год я еду в отпуск. Вообразите — дышу не надышусь вонью Лиффи [89] и — эх! — пиво от мистера Гиннеса!
Он сморщил нос.
89
Река, на которой стоит Дублин.
— Может, я и не вернусь. Ни пыли, ни де Форреста… уставится на тебя, как змея с геморроем, стоит только заикнуться, что лошадь придется расковать…
— Спорим, что вернешься, — сказал Родни.
— Ясное дело, придется. Сам понимаешь — разве что моя обожаемая старушка-тетушка отдаст Богу душу. Дома я не могу себе позволить жить так, как я привык: ни лошадей, ни девочек по моему вкусу, так-то, мальчик мой!
Родни подумал: «Бьюсь об заклад, тебя потянет назад, как только ты окажешься в Дублине». Но к чему портить игру? В Индии вся штука состоит в том, чтобы из года в год жить в некоем упоительном будущем, и так десятилетиями А когда упоительное будущее наступает и оказывается скучным настоящим, все начинают сначала. Никто из них не жил правильно, в настоящем, кроме Кэролайн Лэнгфорд, но она-то была приезжая. И уж наверняка Родни не жил так сам.
Торранз, словно подслушав его мысли, сказал:
— А мне ждать еще десять лет, десять бесконечных лет.
— Ну, у тебя еще молоко на губах не обсохло, паренек, тебе-то чего переживать?
— Дрожь пробирает, как подумаю, что через десять лет — в шестьдесят седьмом — я все также буду пить в майский день бренди здесь, или в другом клубе, похожем на этот как две капли воды. Господи, мне будет…
— Столько же, сколько мне сейчас, — сказал Родни с хмурой улыбкой. — Ты еще не будешь полной развалиной, можешь мне поверить. Когда тебе двадцать один, десять лет кажутся вечностью, а когда тебе тридцать один, оказывается, что они прошли совсем незаметно.
Гейган пригладил редкие рыжеватые волосы и придал выражение преувеличенной серьезности подвижному ирландскому лицу.
— Его Преосвященство Кардинал изрек свое слово.
Он весело ухмыльнулся, показав неровные, в табачных пятнах зубы.
— Послушайте-ка лучше меня. Знаете, что стряслось? В этом году в Бховани во время сухого сезона наверняка состоится битва.
Он обвел их глазами и с жаром и воодушевлением прирожденного рассказчика приступил:
— Слыхали, месяца три-четыре назад у матушки Майерз приключились колики? Слыхали, конечно! А вот слыхали ли вы, что она позаимствовала судно из госпитальной утвари помощника хирурга, нашего малютки Джона Маккардля? Тайком от всех, разумеется. Ведь позору не оберешься, стоит только такой крупной, толстой даме вообразить, как все вокруг воображают, как она скорчилась на судне и пыхтит, как дельфин. Так?
— Мне бы и в голову не пришло подумать подобное, — сказал, краснея, Торранз.
— Не пришло бы, говоришь? Ну, а многим бы пришло, это уж точно. Значит, избавилась она от колик и думать забыла об этом стыдном предмете. И кто же месяц спустя подхватывает легкую дизентерию? Сама миссис Фу-ты-ну-ты Камминг!
— Будь я проклят, если понимаю!
Родни смотрел на ящерку на стене. Та подскочила на шесть дюймов и слизнула языком муху.
— Ну, наш малютка Маккардль человек оч-чень серьезный, оч-чень основательный, как шотландцу и полагается. Он прошлой неделе он производил учет инвентаря и ему понадобилось судно. Матушка Майерз заявляет ему, что у нее его нет, но она слыхала, будто его украла миссис Фу-ты-ну-ты Камминг. Крошка Маккардль ей не верит и осведомляется, официальней некуда, по какому праву она распоряжается его судном. Все это доходит до миссис Камминг. Та ни с того, ни с сего впадает в дикую панику, начинает отрицать, что когда-либо видела эту постыдную вещь, и велит носильщику зарыть судно под покровом ночи в самом дальнем конце сада. А чтобы остальные слуги ее не выдали, раздает им деньги и заставляет давать леденящие кровь клятвы.
В клубе эхом отдался стук копыт по усыпанной гравием подъездной аллее. На веранде зазвенели высокие ясные женские голоса, и возбужденно завизжали дети. Торранз неловко переступил с ноги на ногу. По тому, как он хмурился и надувал полные губы, было видно, насколько ему не по душе, как Гейган смакует свой рассказ.
Гейган промокнул брови большим полотняным платком.
— А вот и юбки прибыли! Нам пора браться за дело, Торранз, паренек. Только не спрашивайте меня, откуда я узнал об этой сваре из-за судна…
Он подмигнул. Родни с отвращением вспомнил, что смуглая пятнадцатилетняя девочка, живущая в бунгало Гейгана, по слухам приходится дочерью дворецкому Каммингов.
— … Но разве не здорово? Вот-вот вспыхнет смертельная вражда, сколько она продлится — неизвестно, и дамы уже строятся в боевые порядки. Позабыли даже о том, что ребенок у Дотти лежит спинкой, а ведь бедная кобылка может разродиться в любой момент! Сами понимаете, все замужние дамы знают о судне, но мужьям не скажут — это же неприлично! И это тоже здорово, потому что мужчины уладили бы дело в три минуты. Но — в этом-то вся соль и состоит! — каждый из нас окажется на той или другой стороне, в зависимости от того, какие приглашения примет за следующие две-три недели — и при этом понятия не имея, в чем дело!. Вот это просто великолепно! Но никому ни слова — я не рассказывал ни единой живой душе, кроме вас двоих, так что устраивайтесь поудобнее и смотрите, как наши дамы примутся за дело. Ну пошли, Торранз, паренек!
Он допил бренди, причмокнул и, посмеиваясь, вышел в сопровождении смущенно улыбающегося Торранза. Родни качнул стакан с бренди и покачал головой. Смешно, но вместе с тем трагично. Он знал, что Гейган прав. Дамы будут возиться с этим нелепым происшествием месяцами и будут счастливы — тайно, как собаки, припрятавшие кость. Это станет главным событием года, и долго еще будет освещать память об одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмом.
Хозяйственное подразделение уже должно было закончить приготовления. Родни надел кивер и прищурился, чтобы защитить глаза от режущего света. Сипаи, в ожидании приказа разойтись, стояли и сидели на корточках под теми самыми деревьями, где он увидел их в первый раз. Годс скомандовал: «Смирно!» Родни отдал честь и перешел в тень.