Ночные клинки
Шрифт:
— Ну, вот и все… Надоело им играть, как я погляжу… Конан сцепил зубы и поднял меч. Живым они его все равно не получат. Все чувства варвара напряглись до предела — он старался угадать тот момент, когда стрелки могут спустить тетивы…
Из черного тоннеля, оттуда, где скрылась Ана, неспешно появились трое. Одеты они были черезвычайно сложно и вычурно — сложной формы алые накидки, расшитые замысловатыми узорами, фиолетовые плечевые повязки, изукрашенные золотом, широкие пояса, все так и сверкающие от украшавших их самоцветных камней. Возрастом это были люди в годах, но еще не старики. Смуглокожие, они тотчас напомнили киммерийцу обитателей
Троица остановилась шагах в десяти от Конана и Хашдада, разглядывая их с явным любопытством. Никто не произнес ни звука; кузнец спокойно стоял рядом с Конаном, обнажив оружие, хотя и должен был понимать, что спасения нет. Быть может, если бы рядом с ним не оказался бы сейчас Хашдад, Конан и попытался бы сыграть в опасную игру — рвануться первым, вызвать стрелы в пустое место, а там… как будет угодно жестокому Крому, любящему кровавые поединки. Однако недотепа-кузнец болтался рядом — уж он-то, конечно, не сообразит, что делать, и его враз утыкают стрелами… В иное время киммерийцу было бы наплевать на это — но, когда позади остались столько пройденных вместе дорог и пережитых опасностей, что-то не давало северянину поступить столь естественным для варвара образом.
Молчание затягивалось; и тут Конан внезапно увидел, как Хашдад изменился в лице, вглядевшись попристальнее в черты одного из явившейся троицы. Кузнец сперва побелел, затем побагровел; на скулах его заиграли желваки. Хозяева же Клинков Ночи по-прежнему молчали, наслаждаясь, судя по всему, беспомощностью окруженных воинов.
— Это ты командовал, когда твои демоны сожрали мою семью! — внезапно взвыл Хашдад. В голосе его не осталось почти ничего человеческого — это был рев смертельно раненного зверя, умирающего, но еще способного прихватить с собой и удачливого охотника; Забыв обо всем, кузнец ринулся вперед. Конану ничего не оставалось, как последовать за ним.
— На пол! — успел проорать Конан, повисая на окаменевших плечах Хашдала, когда воздух вокруг них весь оказался прошит белооперенными стрелами.
Случилось чудо. Скомандуй Конан мигом раньше — и лучники успели бы снизить прицел. Скомандуй секундой позже — но тогда им обоим уже не пришлось бы ничего командовать, их пронзило бы насквозь. А так — волею сурового Крома их не задело.
«Знать бы, действует ли тут заклятье, отводящее удар от этих злодеев, так чтобы погибали бы слуги и рабы, как на галере?» — успел подумать Конан. В следущий миг Хашдад нанес удар — лезвие вспороло грудь крайнему слева из трех заправил, однако тот и ухом не повел. Хашдад вырвал клинок, ошалело уставившись на холодно улыбнувшегося ему врага. Конан выругался. Заклятье действовало.
Однако, сцепившись с троицей начальствующих, Конан и Хашдад обезопасили себя от лучников. Те не осмеливались стрелять — очевидно, от оружия своих таинственное чародейство не защищало.
Конан бросился на пытавшегося сохранить невозмутимость Ночного Клинка, точно тигр на добычу. Киммериец не рубил мечом и не бил кулаками. Вместо этого он сгреб жертву в охапку и потащил за собой к тому самому черному проходу, в котором исчезла Ана.
Хашдад последовал его примеру. Единственный оставшийся колдун
Волоча упирающихся предводителей Ордена, Конан и Хашдад насколько могли быстро пробирались по широкому, полутемному тоннелю. Он полого спускался в глубь земли; навстречу хлестал горячий жесткий ветер.
Воины Ночных Клинков были уже рядом. Положение, собственно говоря, было безвыходным. Неуязвимые для стали, Ночные Клинки рано или поздно сомнут варвара с кузнецом, после чего… Успеть бы перерезать себе горло!
Спуск продолжался довольно долго; по некоему странному капризу воины Ордена не торопились кидаться на Конана и Хашдада…
Наклонный тоннель закончился еще одним залом. Он оказался настолько громаден, что углы его тонули во мраке — сжатый в середине зала свет не добирался туда. Эта исполинская пещера ни в чем не напоминала роскошный и торжественный верхний храм. Здесь властвовали сталь и огонь.
Посреди зала пылал круглый очаг — не менее полусотни шагов от края до края. В очаге жарко горел огонь — языки пламени вздымались и опадали, свиваясь в диких фигурах исступленного танца. Над очагом болталась устрашающего вида железная решетка; ее поддерживали четыре прикрепленные к углам толстые черные цепи. Справа и слева от очага виднелись какие-то железные рамы, поставленные стоймя, а за очагом, на широком и длинном каменном постаменте, в окружении чего-то, сильно напоминавшего железную корону (из камня вверх торчали острые стальные клыки в рост человека из вороненой стали), Конан увидел то самое Сердце, что привиделось ему в коридорах дворца…
Громадное, наполовину вросшее в камень сердце. От него отходили толстенные, словно пальмовые стволы, аорты — пять или даже шесть, там, где у обычного человека их всего одна. Сосуды бились, пульсировали, словно в них с бешеной скоростью мчалась кровь — в такт биениям огромного сердца.
Именно от сердца, похоже, и расходилась та одуряющая вонь, от которой, по мнению Конана, можно было бы запросто отбросить копыта.
А еще киммериец увидел, что на одной из железных рам — правда, пока еще не придвинутых к очагу, — бьется, извивается и в бессильной ярости грызет железо цепей девушка-леопард Ана.
«Попалась-таки…» — мельком успел подумать киммериец, за миг до того, как воины Ночных Клинков наконец-то окружили их возле самого очага.
Конан взглянул в полные злобного торжества глаза схваченного им вожака. «Hy, и что ты смог мне сделать? — казалось, говорил этот взгляд. — Ты не можешь ни убить меня, ни искалечить, ни даже причинить боль. Здесь, в Замке, защищающее нас волшебство особенно сильно. Каждый твой удар, обрушенный на меня, сокрушит кого-то из несчастных пленников, запертых в наших тюрьмах…»
«Да, я не могу ни убить тебя, ни даже изувечить! — читалось в ответном взоре киммерийца. — Но это не помешает мне испробовать еще и это!»
Трудно сказать, что подсказало Конану единственно верное в тот миг решение. Быть может, это было даже то самое сердце, что мерно билось, отделенное пляшущим пламенем. Киммериец одним рывком вздернул внезапно обмякшего человека себе на плечо и шагнул так близко к пламени, насколько позволял жар.
— Эй, еще шаг — и он полетит туда!
Голос варвара звучал настолько свирепо, что никто даже не усомнился в том, что киммериец исполнит свою угрозу.