Ночные всадники (сборник)
Шрифт:
– Так я все-таки жду вас.
– Неужели? После всего того, что случилось?
– Запомните, Алексей Николаевич, между нами пока ничего не случилось. Все еще впереди.
Удивительная женщина…
Допрос пленных ничего не дал. Колобихин набрал себе в шайку крепких парней. Их допрашивали вместе и порознь, запугивали, пытались стравить друг с другом – все бесполезно. Лыков вызвал Ваньку Молодкина и сказал ему:
– Затылков валит на тебя. Будто ты убивал, а он за руки держал.
Но тот лишь рассмеялся:
– А очную ставку сделаете? Или так соврали, чтобы я его в ответ оговорил?
– Сделаю!
– Ну, ведите
За каждым из ночных всадников было столько крови, что это стало круговой порукой. Выдашь ты – выдадут и тебя. И они молчали.
Тогда их принялись бить. Два дня лупили смертным боем. Ковровские городовые отстучали об них все кулаки. Вызвали унтеров из местной команды, те продолжили истязания. Егеря как воды в рот набрали. Лыков за всю свою многолетнюю практику никогда еще не встречал такого упорства со стороны уголовных.
Тогда он применил старый прием, которому его в свое время научил Благово. Манька Колягина принесла своему кредитному в тюрьму щей в корчаге [37] . Ванька съел их, и его начало страшно рвать. Доктор успел сделать промывание желудка и «спас» арестанта. Лыков бегал вокруг, топал ногами и кричал:
– Старайтесь, старайтесь! Вы должны его спасти! Он нужен живой!
Через сутки сыщик явился в одиночную камеру, где содержался Молодкин. Тот сидел тихий, иссиня-бледный.
37
См. рассказ «Дело молитовских отравителей» в книге «Хроники сыска».
– Что, Ванька, понял? Ты за Колобихина муку адскую принял, а он тебя на тот свет решил спровадить. Вместо спасиба! Не нужен ему свидетель. Знает атаман, что мы его все равно поймаем. Боится тебя. Ну? Будешь теперь говорить?
– Теперь буду… – еле слышно прошептал гайменник.
И действительно, рассказал все, что знал.
Первым делом он пояснил, что Лыкова хотели спровадить из уезда. Если бы сыщик не догадался разломать печь и уехал, ему через недельку выслали бы в Петербург полицейский билет. И всю историю замяли бы. Шайка сделала бы перерыв в налетах, отсиделась, а потом опять взялась за старое. Но получилось иначе.
Затем Ванька подтвердил, что сведения о богатых путниках егеря получали от Пошехонцева. Это было важное признание, которое сажало нотариуса на скамью подсудимых. Молодкин был убежден, что атаман хотел отравить его именно за это. За что же еще? Рядовые члены шайки не ведали, откуда поступают наводки. Но Ваньку однажды послали в Нижний Новгород. Колобихин заболел, и пришлось его заменить. Так кузнец узнал лишнее…
Еще он выдал притоны, в которых егеря укрывались от полиции. Один притон находился в селе Большие Всегодичи. Дальняя родня Ивана и Гордея Молодкиных прятала убийц за пять рублей в неделю. Второе убежище находилось в Коврове, в доме мещан Востроуховых. Там обнаружились некоторые трофеи ночных всадников. Среди них нашелся медальон пропавшего без вести в прошлом году отставного коллежского асессора Долгово-Сабурова. Несчастный путник оказался единственной жертвой, которую удалось достоверно установить…
Еще одного погибшего опознали предположительно. На чердаке дома Лыков заметил армейские шаровары. Обычный предмет форменной одежды. Белые панталонные пуговицы для подтяжек, по боку –
Третий притон, как и предполагал Лыков, открылся в селе Эдемском, у конокрадов. Но сейчас все эти убежища были пусты. Сведения, сообщенные Ванькой, не помогли отыскать главарей. Они прятались в месте, ему неизвестном.
Зато арестант подробно рассказал, как орудовали егеря. Выяснилось, почему они зарывали тела своих жертв возле кордона или сжигали в печи. Казалось бы, лес вокруг, прячь где хочешь. С первыми трупами так и поступили, закопали в глухом месте. Но убийц случайно застукал не вовремя взявшийся порубщик. Пришлось положить его рядом с купцами. После этого Колобихин распорядился хоронить всех за забором.
Для чего же они сжигали трупы, поинтересовался сыщик. Ведь в печи, даже такой большой, это делать неудобно. Запах горящей плоти должен быть невыносимым! Гайменник объяснил. Это тоже оказалось требованием атамана. Тот говорил: главное – спрятать труп. Если тела не найдут, полиция никогда не начнет серьезного дознания. Можно зарезать хоть сто человек! Поэтому убийцы заметали следы очень старательно. А лучший способ избавиться от мертвого тела – сжечь его. Приходилось терпеть. Атаман приказал переложить печь, чтобы та стала вместительней. В качестве обычного топлива использовали дрова. Когда требовалось спалить труп, переходили на каменный уголь. Если запах горелого человеческого мяса делался нестерпимым, переселялись в летнюю кухню. А ночевали на конюшне. Зато никаких улик… В лесу же закапывать опасно. Там ходят люди, и свежие холмики могут их заинтересовать. Раскопают могилу, и конец тайне! Лишь в самую жару, когда печь топить невмоготу, Колобихин разрешал закапывать трупы во дворе.
Еще Молодкин рассказал, что жертв банды намного больше, чем нашли останков на заимке. Для удобства сжигания покойников рубили во дворе на части. А в избу носили в корыте. В результате тела сгорали почти без следа. Трудности возникали лишь с черепами. Поэтому раз в два-три года гайменники лазили в печь и чистили ее. Костей там уж не было, а черепа они вынимали и разбивали кувалдами, после чего закапывали осколки под забором или выбрасывали в речку.
Лыкова интересовало, как были организованы налеты. Неужели ни разу не было никаких осечек? За семь лет никто из путников не спасся, не успел выстрелить в ответ? Не вымолил пощады?
Ванька подробно описал тактику ночных всадников. Чаще всего они знали, на кого нападают. Жертв перехватывали за несколько верст перед постоялым двором, в котором те собирались устроиться на ночлег. Действовали молниеносно. Выстрел из засады поражал возницу. Иногда лошади пугались и несли. Тогда верховые настигали и укрощали их. Пассажиров, если их было двое-трое, убивали в упор. Если один, то чаще резали. Быстро сводили экипаж с дороги, укладывали трупы на дно, сажали одного егеря на облучок. И спокойно ехали к себе на заимку. Район действия банды оказался огромным. Убийцы делали за ночь по шоссе в один конец до восьмидесяти верст!