Ночные животные
Шрифт:
– Как успехи? – спросил неожиданно появившийся Артур. – Странно выглядишь.
– Как обычно выгляжу.
– Слушай, я нашел холодильник, забитый отменным алкоголем. Понятия не имею, откуда у студентов такие залежи, но там…
Костя выбросил пластиковый стаканчик и забрал у Селиверстова обычную чайную кружку, наполненную до краев каким-то голубым напитком. Пахла эта жидкость странно, но какая разница? Ромал выпил содержимое чашки и порывисто откинул голову, ощутив безжалостный пожар внутри. Глаза налились слезами, а глотку сдавила судорога.
Парень сморщился и прокряхтел:
– Что за…
– Нравится?
Косте
– Сойдет.
– Еще? – Зеленые глаза Арта сверкнули азартом, словно у наркодилера. И Ромал ответил:
– Еще.
Слова песен сливались в неясный шум. Артур стоял в центре комнаты и не понимал, что происходит. Его толкали танцующие люди, они кричали, хохотали. Потные и измотанные, они закатывали от наслаждения глаза. Силуэты сталкивались и переплетались из-за дыма, который, словно снежная завеса, окутывал незнакомцев, и ничего не существовало, кроме тел, ритма и удовольствия. Арт соскучился по этому чувству, Арт мечтал о нем. Он знал, что наслаждение – миг перед провинностью, наркотик, толкающий на прегрешения.
И как же он мечтал согрешить.
Артур огляделся и увидел Костю. Ромал стоял с откинутой назад головой и смотрел куда-то в потолок. Что он там видел? Что хотел увидеть? Селиверстов подошел к соседу и поинтересовался:
– Куда пялишься?
Костя неохотно посмотрел на блондина.
– Ты это мне?
– Это я тебе.
– Хочешь в челюсть?
– Хочу выпить. Ты со мной?
– Да!
Парни побрели по переполненному людьми коридору, то и дело ударяясь о стены. Казалось, прошла целая вечность, минули сотни световых лет, пока они преодолели расстояние от комнаты до кухни. Арт заметил пару парней, скрывающихся в темном углу. Они достали из прозрачного пакетика белые таблетки и кинули в рот. Артуру часто доводилось видеть, как кто-то принимает наркотики. Но сейчас его внимание привлек крест – черный крест, нарисованный на пакетике с наркотой…
Арт повалил чей-то желтый стакан на пол, когда тянулся за полупустой бутылкой с прозрачной жидкостью, и на лице Кости появилась шкодливая ухмылка.
– Тебя прибьют, – захихикал он, – крышка крашеному блондину.
– Это мой натуральный цвет, – ощетинился Артур, – я от природы злато… волосый… златовласый?
– Золотоволосый?
– Золотисто-кудрявый?
– Яично-желтый.
Селиверстов неожиданно расхохотался и пролил несколько капель мимо стаканчика.
– Мне нравится! Долго думал?
– Не отвлекайся, – бросил Костя и оперся руками на стол. Как же голова-то кружилась… Просто нереально. Ромал чувствовал, как стены летают перед его глазами, и плевать, что стены не могут летать. Он жмурился, распахивал глаза и снова жмурился, а комната парила, то взлетая, то падая вниз. – Что мы пьем?
– Тебя это волнует?
– Я губ не чувствую, они как замороженные.
– Найди себе девчонку, она быстро тебя отогреет.
– Уже нашел.
– Ты про ту длинноногую блондинку? – Артур смешал водку с голубым сиропом и с чувством выполненного долга протянул коктейль
– Ты о чем? – не понял Ромал.
– На таких много бумажек уходит. Кино не прокатит.
– С этим у меня сейчас завал, полная задница.
– Как я тебя понимаю.
– Ты? – прыснул Костя. – У наследника проблемы с баблишком? Ну а я в балетную пачку не влезаю.
– В какую, на хрен, балетную пачку?
– А что? Звучит так же безумно, как и история о бедном миллионере.
– Хватит меня так называть, – взвыл Арт и порывисто приблизился к соседу, словно собирался поведать ему страшную тайну, – чтобы ты знал, я у отца баблишко не беру и не собираюсь. Я сам по себе, как лев.
– При чем тут лев?
– Да что ты придираешься!
– Сказал бы «как волк», и стало бы понятнее.
– Ладно! Сам по себе, как волк. Доволен?
– Парень, надо правильно выражаться, – пожал плечами Костя, – я лишь подсказал.
– И откуда такие умные берутся?
– Из трущоб.
– Из каких еще трущоб?
– Из питерских.
– В Питере есть трущобы?
– Есть, поверь мне! Вонючие, уродливые и прогнившие. Безликие, как и их хозяева, не занимающие ничего в этой жизни, кроме места. Трата пространства. – Костя отчаянно осушил стакан, словно это был последний глоток воды перед засухой, и рассерженно смял его в пальцах. – Питерская клетка, или «двор чудес». Не слышал о нем?
– Я мало что знаю о нашем городе, – задумчиво пробормотал Артур. – Ты вырос там?
– К несчастью моих родителей.
– Проблемы с предками?
– Мама у меня санакуны.
– Сана… что?
– Золотая, – пояснил Ромал с внезапно вспыхнувшей нежностью. – Она одна, таких нет. Бывают люди, ну, знаешь: «Хачен, нэ на татькирэла» – «Горят, но не греют». Она другая.
– Значит, классная она у тебя.
– Верно.
– Моя мама тоже хорошая, – поспешил заверить соседа Артур и уверенно кивнул, – у нее, конечно, пунктик на том, чтобы все было идеально, и я тоже идеальный, а меня это, по правде говоря, раздражает. Из себя выводит.
– Мать – святое.
– Не сомневаюсь, мучачо.
– Не мучачо – ромал. – Костя приложил ладонь к сердцу. – Цыган.
Артур неожиданно нахмурился. Ему стало на редкость паршиво, будто он оскорбил своего непутевого соседа, которого, к слову, оскорбить было так просто, ведь ему ничего не нравилось. Он положил руку на плечо Кости и сжал его.
– Как скажешь, – с чувством проговорил он, еле удерживая равновесие, – цыган.
– Вортако.
– Фортако.
– Вортако, – с нажимом повторил Ромал и кивнул, – друг.
– Друг. – Селиверстов покачал головой, разрываясь на тысячи частей от достаточно странного чувства, будто он приобрел нечто важное в повседневном хаосе. – Вортако.
– Вортако.
– Вортако, – повторил Артур и похлопал Костю по плечу, расчувствовавшись, будто мелкая девчонка. – Надо выпить.
– Не помешает. Там много еще осталось?
– На раз хватит.
– А который… – Ромал свел брови, позволяя мыслительному процессу медленно, но плодотворно крутить шестеренки, и подозрительно прищурился. – Который час?