Ночью на белых конях
Шрифт:
Сузи удивленно взглянула на него.
— Как же без нее?
Тогда он впервые понял, что, как бы ни сложились их отношения, скрипка всегда будет занимать в ее душе первое и, может быть, неизмеримо большее, чем он, место. Это приводило его в ярость, он ходил за ней как тень и, вероятно, страдал. Даже наверняка страдал, хотя это и исчезло из его памяти. Вскоре Сашо горячо объяснился ей в любви и поклялся в вечной верности. Он заявил ей, что женится на ней, как только закончит гимназию, а потом оба будут работать и учиться. Давая эти бессвязные и путаные обещания, Сашо был страшно искренним и не обращал никакого внимания на холодный плеск вечного моря, которое пыталось его охладить. Морю это не слишком удавалось, но мальчик смутно догадывался, что в этой не вполне понятной ему самому истории он в конце концов окажется
— Ты что, не хочешь?
— Хочу! — ответила она тихо.
Не будь в тот вечер так темно, он увидел бы, что девочка, словно персик, залилась легким прозрачным румянцем, который, может быть, впервые появился у нее на лице.
— Я буду работать официанткой! — добавила она порывисто.
— Почему? Ты лучше играй.
— Играть? — Сузи изумленно глянула на него. — Играть перед всякими невеждами?
Пять дней они жили как в лихорадке. Великие обещания, которыми они обменялись, немного ошарашили их самих, и больше они об этом не заговаривали. Но они были счастливы. Вместе гуляли, купались, иногда, хотя и редко, он слышал ее негромкий, нежно рассыпающийся смех. Но к вечеру Сузи всегда становилась серьезной и молчаливой, порой она судорожно впивалась в его руку холодными твердыми пальчиками. Однако все его попытки поцеловать ее оставались безрезультатными. «В другой раз, — говорила Сузи. — Прошу тебя, в другой раз!» Он обижался, но старался не думать об этом. В конце концов настоящая любовь — нечто гораздо большее, чем какие-то там поцелуи. Тогда он еще не подозревал, что эта любовь может рухнуть в одну ночь, вернее в несколько мгновений.
В их доме жила еще одна семья — молодая женщина с двумя мальчиками — шести и восьми лет. Темноглазая, сухонькая, довольно невзрачная и, как ему тогда казалось, пожилая тетя, хотя, вероятно, ей не было еще и тридцати лет. Время от времени мальчик ловил на себе ее взгляды, которые, словно руки, скользили по его загорелому, стройному, изящному в своей юношеской чистоте телу. Но Сашо просто не обращал на это никакого внимания — он был влюблен. Мальчики соседки, как тени, ходили за ним следом, и с раннего утра их стриженые головки торчали в окне, выглядывая Сашо. Сначала малыши надоедали ему, потом он привык к ним и даже полюбил. Сашо учил их плавать, воровать фрукты, ловить на пристани ядовитых зеленых пиявок, одним словом он стал для них неисчерпаемым источником мальчишеского счастья.
В тот вечер его мать отправилась в гости к какой-то своей приятельнице — ее пригласили поиграть в карты и попробовать домашнего винца. Сашо лег часов в десять, но не заснул, а слушал транзистор, передававший легкую музыку. Вдруг отворилась дверь и появилась соседка, от которой его отделяла одна лишь стенка. Сашо показалось, что она чем-то испугана, голос ее звучал сдавленно, хотя женщина изо всех сил старалась сделать его обычным и ласковым.
— Можно, я тоже немного послушаю музыку?
— Пожалуйста, — ответил он удивленно.
Она села к нему па кровать, тяжело дыша, пытаясь справиться с волнением. Он, смутно почувствовав что-то, инстинктивно подобрал ноги. Но только когда взгляды их встретились, мальчик вдруг понял, что сейчас с ним случится то великое и таинственное, о чем он уже тысячу раз думал. И смертельно захотел, чтобы это случилось. Женщина продолжала смотреть на него, и Сашо, словно загипнотизированный, не смел шевельнуться. Вдруг исчезло время, свет, комната — все. Наконец она протянула руку и положила ему на живот. Она ласкала его, и кожа под ее рукой, казалось, горела. Потом встала и, слегка качнувшись, потушила свет.
Когда она ушла, он долго лежал ошеломленный. На сердце было пусто, в голове тоже — никаких мыслей, никаких воспоминаний. И никакого чувства, что в жизни его произошло нечто особенное. Хотелось спать, и действительно он скоро уснул, хотя ночь была необычайно жаркой и душной. И только проснувшись, понял, что вчера он просто-напросто убил свою любовь, настоящую, большую любовь, вечную, как море. И у него даже не было сил жалеть об этом, а может быть, просто не хотелось. Вечером, когда он встретился с Сузи, сердце у него громко билось. Но в нем не было ни капли любви. Было немного жалости, раскаяния, была даже боль, но любви не было, любовь словно испарилась.
Очень нелегко было поддерживать этот обман. Но на четвертый день Сузи неожиданно уехала, так ничего и не узнав. Вечером накануне разлуки она плакала на берегу моря и позволила ему себя поцеловать — такой торопливый и неловкий поцелуй, что он едва его заметил. Они договорились встретиться, как только он вернется в Софию, еще раз поклялись в вечной любви. Но утром, когда переполненный автобус уехал, оставив за собой клубы белой пыли, Сашо почувствовал такое облегчение, какого до тех пор не испытывал ни разу в жизни. Теперь он опять мог ходить, куда хотел, и делать, что хотел, и ничего не бояться. Мог, не страшась себя самого, вспоминать и думать о том, что с ним случилось. И, наверное, даже сумел бы устроить так, чтобы повторить это еще раз. От одной этой мысли он краснел как рак, и по спине его между лопаток катились капли пота. В конце концов он это и сделал однажды поздно ночью в ее собственной комнате, на ее собственной кровати, пока два его маленьких полуголых дружка крепко спали на другой. Там за каких-нибудь полчаса он, сам того не сознавая, превратился из чистого подростка в самого обычного поросенка. И так и не осознал этого никогда.
Вернувшись в Софию, он даже не подумал искать Сузи. У нее не было телефона, но у него был, и девочка могла позвонить ему сама. Так безобидный телефон превратился для него в маленького хищного зверька с ядовитыми зубами. Сашо даже вздрагивал, услышав его настойчивый звон. Он никогда не снимал трубку и только злобно кричал матери: «Меня нет!» Та только дивилась, что это случилось с мальчиком, почему он в последнее время стал таким злым и нервным. Разумеется, она ни о чем не догадывалась. И откуда ей было знать, что после двух таких острых переживаний он вдруг оказался в пустоте. В ее годы с мальчиками такого не случалось. Прошел месяц-другой, и все начало выветриваться. Но Сашо не знал, что ничто не исчезает и не может исчезнуть, а только уходит куда-то в глубину. Вода успокоилась и прояснилась, но дно уже не было прежним.
У него остался только глубокий инстинктивный страх — как бы не встретить Сузи случайно на улице. Он не понимал, что этот страх — добрый и означает, что совесть в нем еще жива. Но Сашо никогда больше не встречал ее, даже случайно — ни на улице, ни в ресторане. И увидел ее только один раз, спустя много лет.
А Сузи становилась все знаменитей и знаменитей, о ней говорили как о чуде. Она побеждала на международных конкурсах, еще девочкой получила Димитровскую премию. Сашо часто видел ее портреты на афишах и в журналах. И ему казалось, что она все та же, что в ней ничего не меняется. А на самом деле он просто не видел этих перемен, лицо на портретах было всего лишь символом, за которым стояли его воспоминания мальчишеских лет. Да он и не старался слишком вглядываться в се портреты, никогда не читал статей и заметок об ее концертах. Чувство вины не ослабевало ни на каплю, ни на одно, самое крохотное зернышко. Оно только скрывалось где-то под прочими наслоениями. Но иногда на какое-то мгновение в темные пьяные ночи у него возникало страшное чувство, что когда-то очень давно он убил ребенка — убил, так и не заметив и не осознав этого, невольно и бездумно, а затем убил и воспоминание, как и все, что могло бы его возродить. Вот почему однажды он, сам не отдавая себе в этом отчета, купил билет на ее концерт. Ни волнения, ни любопытства он не испытывал — просто чувствовал, что должен пойти. С последней их встречи прошло семь лет, и сейчас все казалось ему просто сном.
Сузи вышла на сцену твердой, неграциозной походкой. У Сашо вдруг перехватило дыхание, он замер в своем кресле. И вроде бы не было никаких причин так волноваться, скорее он должен был испытывать облегчение. В ярком свете ламп Сузи казалась просто безобразной. Сухая шея, почти увядшие щеки, плоская грудь под жестким парчовым платьем. Да и само платье показалось ему плохо сшитым, а может быть, оно просто плохо сидело на ее несимметричной фигуре. Не понравился ему и жест, которым она поднесла скрипку к подбородку. Сузи, казалось, больше не любила свою скрипку, она просто эксплуатировала ее, и притом довольно бесцеремонно, не оставляя ей никакой возможности шевельнуться в ее руках. Потом она заиграла.