Ноги в поле, голова на воле
Шрифт:
Мой дядюшка Икан тоже не желает от нас отставать. Он своему королю пририсовал закрученные вокруг ушей усы, которые смахивали на слоеную плюшку. Кроме того, он наградил его громадной трубкой допотопного образца, а из трубки валил такой густой и черный дым, как из паровозной трубы!
— Ну и ловкий же этот Илькан! — с восхищением уставился на дядькиного короля Славко Дубина Араб. — Здорово же он его разукрасил!
Один мальчик помимо топорщившихся, как у кота, усов пририсовал своему королю еще и самур — отороченный мехом колпак, как у наших древних владык
Но больше всего нам понравилось художественное произведение другого нашего товарища, изобразившего над головой своего короля настоящий землемерский зонт с толстой ручкой, всаженной непосредственно в королевскую голову.
— А у меня еще красивей! — задавался создатель портрета с зонтом.
Но судьба недолго позволила нам расточать наши художественные таланты. Через два-три дня после раздачи букварей входит учительница в класс и, обращаясь к первоклассникам, заявляет:
— А ну-ка, дети, соберите свои буквари, я проверю, в каком они у вас состоянии.
Это распоряжение учительницы поразило нас как гром среди ясного неба, и белый свет померк у нас перед глазами. Мы переглянулись и прошептали:
— Конец.
С большим трудом, словно медведя из пещеры, извлекаем мы из парт свои буквари. А учительница нас подгоняет:
— Живей, живей, не спите!
Первым принял на себя удар Славко Дубина Араб. Открыла учительница первую страницу и ахнула при виде усатого короля.
— Это что такое?
— Я и сам не знаю! — выпучив глаза, пожимает Славко плечами. — Вчера у него усов не было.
— Так, значит, это не ты нарисовал?
— Не я.
— Тогда кто же? — допытывается учительница.
— Должно быть, отец. Я ему букварь на закрутки не даю, вот он и решил мне отомстить.
— Ладно, ладно, я его спрошу. Но если ты соврал, получишь двойную порцию розог.
Илькино художество еще больше поразило учительницу.
— Боже мой, что это такое?
— Это вот усы, это — трубка, а это — дым из трубки, — четко отчеканивает Илькан, словно отвечает выученное назубок задание.
— Кто же тут такое художество развел?
— Бранко! — бестрепетно указывает пальцем на меня этот врунишка.
— Гм, Бранко? — недоверчиво переспрашивает учительница. — А ну-ка я тогда Бранков букварь посмотрю.
Весь похолодев, открываю первую страницу с королевским портретом, и что же я вижу — усы у моего короля настолько тщательно стерты ластиком, что почти не осталось следов моих стараний.
— Ага, значит, и он пробовал малевать, да одумался.
Я хлопаю глазами в недоумении. Меня не столько страшит гнев учительницы, сколько мучает сомнение относительно того, каким образом оказались стертыми усы на
— Чтоб больше не смел прикасаться к нему карандашом! — строго выговаривает мне учительница, возвращая букварь, и продолжает проверку.
Оказалось, что почти у всех мальчишек в классе королю были пририсованы усы, а у некоторых в дополнение к усам еще разные украшения. У девчонок буквари были в порядке, в том числе и у Веи. Да оно и понятно: разве девчонки имеют настоящее понятие об усах.
Мамочки родные, какая началась тут свистопляска: каждому художнику было прописано по десять ударов указкой по рукам. И рядом с нами не было ни Джурача Карабардаковича, ни бабки Ёки, чтобы выручить несчастных из беды.
Когда подошла очередь Иканычу отведать горячих, он засучил ногами и заныл:
— Ой, мне срочно нужно выйти во двор…
— Подождешь! — холодно возразила учительница. — Сначала получишь положенную тебе порцию, а после отправляйся куда хочешь! Тебе еще с довеском причитается за то, что ты Бранко зря оклеветал.
— Бранко тоже усы рисовал, только я их ночью стер потихоньку.
— А скажи-ка, для чего ты их стер?
— Потому что у него усы были лучше, чем на моей картинке! — захныкал Икан.
— Так я тебе еще пару горячих добавлю, не завидуй товарищам! — присудила учительница.
Славко Дубина Араб, бедовая головушка, пятнадцать ударов получил за клевету на своего отца. Его разоблачил Икан, да еще и выдал его с головой, сказав, что это он надоумил нас пририсовать усы к портрету короля. Сам Икан еще три удара получил за это от учительницы.
— Вот тебе, вот тебе, не будешь больше жаловаться!
В нашей школе не хватало места для всех, и поэтому в одной комнате размещалось по два класса. На первом этаже занимались вместе первый и второй классы, а на втором — третий и четвертый.
Когда учительница занималась со вторым классом, она давала нам, первачкам, задание, которое называлось самостоятельной работой.
Обычно учительница задавала нам исписывать целую таблицу тонкими и толстыми линиями, крестиками, крючками и закорючками. А справившись с этим заданием, мы сами находили себе «самостоятельную работу»: щекотали друг друга, подкалывали один другого перьями, залезали под парту и прислушивались к тому, что спрашивает и объясняет учительница второму классу. Так волей-неволей мы тоже усваивали то, что проходили второклассники, иногда даже лучше их самих.
Однажды учительница рассказывала второклассникам про то, что такое воздух. Воздух, говорила она, окружает нас повсюду, но при этом остается невидимым. Мы дышим воздухом; когда дует ветер — это перемещается воздух, когда дверь хлопает — это тоже воздух виноват.
Слушая эти объяснения, мы с Иканычем только переглядываемся.
— Где же этот воздух, который нас окружает? — вертимся мы, присматриваясь вокруг, заглядываем под скамью, но нигде ничего не замечаем.
— Лично я не вижу ничего! — признается Икан, уставившись на меня своими круглыми глазищами, словно бы я и есть тот самый воздух.