Ноктюрн Пустоты
Шрифт:
Он вел себя, как мальчишка, окунувшийся в детство. Катил на резиновых шинах из комнаты в комнату и все спрашивал:
— А за этой дверью что?
— Спальная.
— Помнишь, я прогонял тебя с постели, а ты очень сердился.
— Но не очень, Эдди…
— Сердился, я знаю. — Он хрипло рассмеялся. — А здесь мы, кажется, играли в футбол?
— Да. Ты забил мне два гола.
— Три.
— Верно, три…
— Конечно, три… Неужели это У-у? — Эдди только что обратил внимание на маленького друга, который послушно топал за
Он вынул из кармана горсть таблеток, протянул слоненку.
Тот взял осторожно с ладони хоботком и, принюхавшись, положил незаметно на стол.
Но Эдди уже забыл об У-у.
— Спусти меня, — попросил он. — Что-то прохладно.
Я обхватил коляску и отнес на первый этаж, к камину. Как легка была эта коляска вместе с сыном! Электромотор за спиной Эдди довез его до горевшего камина.
Я не узнавал его, вообще не мог понять, что этот человек с длинными волосами, пучковатой растительностью на подбородке, сломленный пополам собственным упрямством, усаженный навсегда в коляску, — этот поглощающий огромными блестящими глазами огонь очень странный юноша и есть мой сын. Но вдруг что-то неожиданно сработало внутри него, я услышал знакомый Голос, увидел не инвалида, а маленького Эдди.
— Расскажи, пожалуйста, какая была она…
Какая?
Я вспомнил письма Марии, которые нашел недавно в ее столе, приводя в порядок дом. Пачку неотправленных писем. Они были написаны двадцать с лишним лет назад, когда мы были рядом. Написаны мне. И не отправлены до сих пор.
«Милый, — писала Мария, — я счастлива, как никогда. Мы отправляемся в свадебное путешествие, и я хочу рассказать все, что думаю о нашей будущей жизни, потому что боюсь сказать вслух то, о чем мечтаю…»
Я принес письма Марии, стал читать их Эдди.
«Впервые в жизни рядом со мной человек, который не отстает от меня ни на шаг. Днем и ночью. Я в Риме, и он в Риме, я в море, и он в море, я на Олимпе, и он на Олимпе… Это, конечно, ты. Прости, я немного смущена новизной положения. Мне надо просто привыкнуть к тебе».
Мы бродили по свету, как студенты в каникулы: куда глядят глаза, на чем придется. С нашими скромными средствами это было естественно. Мы осматривали мир перед тем, как его завоевать.
От Мюнхена до Рима добрались на попутных машинах. В горах любовались восходом. Всю ночь ходили по Риму. И вырвались в море — к берегам древней Эллады.
Мягкая зеленая долина похожа на заброшенный сад. Мраморные колонны торчат из зелени, лежат, как поверженные колоссы, на траве. Холмы внезапно обрываются. Долину стережет голая мрачная гора, упирающаяся в небеса. Гора далеко от нас. Мы на дне зеленой чаши, накрытые сверху ярко-синей прозрачной крышей.
— Это и есть Олимп? — спрашивает сияющая Мария, косясь на гору. — Где же боги?
— Дыши глубже, — говорю я. — Они только что были здесь, пили амброзию. Чувствуешь?
Воздух такой ароматный,
Я пью живительный нектар из ладоней Марии, она — из моих. Мария пристально оглядывает снежные вершины, словно на одной из них вот-вот может появиться сам Зевс. Хоть раз в жизни его надо увидеть! Если к вершинам небес, напомнил я Марии, прикрепить золотой канат и все боги возьмутся за него, они не пересилят Зевса, не опустят его на землю. А Зевс, если захочет, поднимет их всех вместе с землей вверх и привяжет к скалам Олимпа. Опасайтесь, боги: Зевс вспыльчив, а гнев его страшен!
— Мне кажется, он сегодня в очень хорошем настроении, — говорит Мария.
— Просто он занят делом, — поясняю я. — На золотых весах взвешивает судьбы людей и определяет одним счастье, другим несчастье.
— Нам, пожалуйста, счастье, господин Зевс, — обращается Мария к вершинам Олимпа. — Давай останемся здесь навсегда. Может, мы и в самом деле станем бессмертными.
Но даже такая заманчивая перспектива казалась нам чересчур практичной. Что-то было в ней от обмана, наживы, тщеславия — всех тех мелких желаний, которые в конце концов овладевают людьми. У нас была общая цель с человечеством: познать безграничный, меняющийся мир.
Как мы смеялись над стариком Гештом, который, угощая нас ужином в одном из греческих ресторанчиков, старательно подсчитывал, какое вино дешевле. Он и тогда казался нам стариком — еще при первой встрече. А вино все было дешевое, и вокруг звучала музыка, люди так естественно, искренне и непринужденно, забыв обо всем, погружались в песню, что мы непрерывно хохотали над нашим горбоносым покровителем. Мы не подозревали тогда, что это один из денежных королей, экономивший на каждой мелочи. В конце концов, он не мог не заметить наших издевательств и сказал, уперев длинный палец в звездное небо:
— Молодые люди, сейчас вы, возможно, этого не поймете, но каждый сэкономленный у Гешта цент кормит тысячи рабочих. Я хотел бы знать: что вы желаете от жизни, что можете предложить полезного в противовес мне?..
Мы с Марией кратко изложили свои планы.
— Я могу предоставить вам любую роль в Голливуде, — сказал Гешт Марии, слишком пристально разглядывая ее.
— Я не собираюсь быть актрисой. — Мария вспыхнула.
— Любую роль, — продолжал Гешт, — пока я не продал акции двух кинокомпаний…
— Считайте, что продали и уже вложили в более выгодное дело, — вмешался я не совсем вежливо.
— А вашу фирму я куплю, — Гешт повернулся ко мне, — когда она станет известной.
Мария засмеялась:
— Нельзя купить то, чего нет, Гешт.
— Даже если очень хочется, Гешт, — добавил я.
И мы хором закончили:
— Экономьте, Гешт!
Гешт махнул официанту и заказал самое дорогое вино и десерт.
— Отныне вы мои должники! — объявил он сердито. — Я транжирю деньги, не понимая, зачем мне это…