Номер 16
Шрифт:
Что же он натворил?
Дрожа рядом с раскаленной батареей, Сет свернул и закурил очередную самокрутку, шестую за последние минуты. Он выкурил половину, остальное смял на блюдце, из которого торчала уже добрая сотня окурков, утопающих в толстом слое пепла. От этого зрелища его едва не затошнило.
Он не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Он уже несколько дней живет на чае и сигаретах. Слишком много никотина, кофеина и спертого воздуха. Точно так же он не помнил, когда в последний раз открывал окно.
Водянисто-серое предвечернее солнце, которое скоро умрет в сумерках, выбелило оранжевую ткань занавесок в тех местах, где они были протерты
В грязном полусвете вырисовывались две стены в черно-красных тонах. От их созерцания у него что-то дернулось в животе. Как он дошел до такого, забрался так быстро и так далеко? Он что, сошел с ума? Или же его новое сознание изрисовало стены фрагментами лиц и частями тел, прежде чем убить старую женщину?
Господи, неужели он это сделал?
Сет не знал, что он сделал. В его памяти события предыдущей ночи сохранились какими-то обрывками. Если бы ему хоть на миг удалось остановить поток мыслей, возможно, он и вспомнил бы, что натворил, что видел в той квартире. Решил бы, возможно ли в действительности нечто подобное. Но руки до сих пор как будто ощущали вес костлявого тела, и он никак не мог избавиться от образа миссис. Рот, лежащей на полу, с лицом, пораженным ужасом, но не способным отвернуться. Он не мог забыть, как проворная тень накрыла старуху, метнувшись по полу зеркальной комнаты. Той комнаты, в которую он сам внес ее, как жрец вносит жертву в сердце храма. Но еще Сет помнил это же тело на полу спальни миссис Рот, там, где положил ее, в ногах кровати, — неподвижную и изломанную. Сегодня ее должны найти. Сиделка миссис Рот, верно, уже заглянула в комнату хозяйки. Значит, кого-то уже позвали — может, Стивена, может, полицию.
Зеркало… Что же он видел в зеркале? Что-то похожее на птицу со сломанным крылом проскакало от угла к углу. Лицо закрывала красная тряпка, это казалось неправильным. Нечто утащило тело прочь, глубоко в зеркальный коридор.
Сет не мог доверять своим воспоминаниям. Он даже не мог понять, что случилось на самом деле, а что привиделось в кошмаре. Нет, этого не может быть. Он уже несколько недель страдает галлюцинациями. Сначала сны, потом этот мальчик. Все — лишь игра больного разума. Вот что происходит, когда слишком долго живешь один. Не спишь, питаешься как попало, плюс депрессия, тревога — и сознание уходит вглубь. Сет так давно сошел с торной тропы, что теперь не мог ее отыскать. Уже слишком поздно.
Сет снова присел. Он закрыл глаза, стиснул зубы и съежился — ему внезапно представилось заострившееся мертвое лицо миссис Рот и вспомнился жуткий намек на существование той, другой, головы в рамах картин зеркальной комнаты. Головы, которая разрывалась на куски, которую обдирали до кости. И краска на полотнах была еще сырая.
Необходимо уехать из Лондона. Выбраться из этой оскверненной, грязной комнаты. Убраться подальше от шестнадцатой квартиры и того, что она с ним сотворила. Прорвать это кольцо блокады из несчастий, агрессии и безразличия, какое постоянно возводит вокруг него город.
Смену Сет отработал, и теперь впереди несколько выходных. Если спросят, он скажет, что просто едет домой навестить мать. Тогда его отсутствие не будет воспринято как доказательство причастности к смерти миссис Рот.
Решив, что в этих рассуждениях есть логика, Сет поднялся на ноги. Неуверенно покачиваясь, видя, как предметы едва ли не распадаются на глазах от недосыпа, Сет выудил из кучи тряпья в углу рюкзак. Он затолкнул в него какую-то грязную одежду, затем схватил пальто, ключи и бумажник, вышел и запер дверь комнаты — свидетеля наваждения,
Движение на Нью-Норд-роуд никогда не замирает. Сет ждал у края тротуара, часто моргая от тусклого света, из-за которого до сих пор болели глаза. Холодный ветер налетал на него с трех сторон сразу. Пыльный, насыщенный выхлопами воздух клубился у лица.
Наконец-то светофор загорелся зеленым. Сет двинулся дальше по Эссекс-роуд на Ислингтон. Его цель — станция метро «Эйнджел». Затем Кингс-кросс — и домой. Шагая, Сет разом потел и дрожал. Как он и опасался, лихорадка вернулась. Он просто нездоров. Сет еле-еле переставлял ноги, чтобы не сталкиваться с многочисленными прохожими, и ему казалось, будто он стоит на одном месте или даже движется назад.
Небо висело совсем низко. Безутешно серое, оно начиналось всего в нескольких ярдах над крышами самых высоких домов. Напитанное грязными водами, оно отбрасывало коричневый мутный свет на уродливые кирпичные строения и замаранный бетон, поэтому было трудно разглядеть что-либо в нескольких сотнях футов впереди.
А люди! Они походили на последних представителей какой-то пораженной болезнями расы. Пошатывались под чудовищной тяжестью жирных тел, раздраженно проталкивались вперед, пихая друг друга плечами и локтями, чтобы расчистить себе путь на запруженном народом тротуаре. Сет старался не глядеть на окружавшие его лица. Что этот город сделал с ними? От вида здешних обитателей Сета тошнило.
Все они были вымотаны до предела. Некоторые, как и он сам, просто зашли по этой дороге дальше остальных. Не стоило слишком долго задерживать взгляд на тех, кто пострадал сильнее других, чтобы не ускорить собственное падение в затхлые, позабытые углы: нечистые постели, сырые комнаты, похожие на лабиринт бетонные здания, между которыми не растут деревья, где в воздухе стоит неумолчный рев стремительных злобных автомобилей.
Прочь отсюда. Боже мой, хотя бы просто убраться из этого непригодною для жизни места. Из города, нескончаемо распространяющего заразу через страдания обитателей. Именно так мегаполис добывает себе пропитание — вселяя надежду и возбуждая умы. А потом провоцирует срывы и нервные потрясения. Через унижение бедности и тиранию богатства. Через неизбывное ощущение, что ты безнадежно опоздал. Через удушающие навязчивые идеи и сковывающие по рукам и ногам неврозы. Через постоянное чередование отчаяния и эйфории, через убийственные приступы гнева на ближнего. Через мертвые взгляды людей в автобусе; через безмолвное слияние с толпой и тихое унижение метрополитена; через преступления и алкоголь; через тысячи языков, болтающих, чтобы перекричать друг друга. И все это — под белесым солнцем на вечно сером небе. Чтобы обреченные все проглотили и позабыли, кто они такие. Город проклятых. Такой уродливый, такой безумный. Сет ненавидел этот город.
Ужас подгонял его, заставлял шагать все быстрее, хотя он уже задыхался и неприятно потел под рюкзаком. В мутных витринах магазинов и кафе он замечал свое отражение: обтрепанный и сгорбленный, словно нищий со старым вещмешком. Собственное лицо показалось Сету болезненно-бледным — выбеленное страхом, заостренное тревогой, вытянутое страданием. В глазах застыло недоуменное выражение человека, которого пытают бессонницей.
— Боже мой, — шептал Сет в числе других слов, какие бормотал себе под нос, прикидывая маршрут путешествия и повторяя его снова и снова. — Северная городская линия до Кингс-кросс, там купить билет до Бирмингема, сесть на первый же поезд…