Номер двадцать шесть. Без права на ошибку

Летова Ефимия

— Ты ко мне или к Ладке? — Род неуверенно улыбнулся. Он действительно был рад меня видеть, как мне казалось, и вовсе не из-за меня собой, а из-за того, что в моём обществе он чувствовал себя, как раньше. В своей среде. На своём месте.

Может быть, стоит меньше анализировать и просто принимать всё, как должное?

— К вам обоим! — громко отвечаю я, а затем, гораздо тише, добавляю. — Я не одна. Род. Ответь мне, пожалуйста, прямо сейчас ответь, а то потом будет поздно. Ты раньше жил в седьмом замке, верно?

Глаза у парня забегали, а лицо приняло выражение одновременно несчастное и испуганное.

— Как ты…

— У тебя на шее висит

медальон из бирюзы. Если не ошибаюсь, это фамильный камень Артевилей. Мне слуги сказали. Это было тогда, когда… — я неожиданно спотыкаюсь на полуслове. Вспоминать сейчас о своём давешнем самоубийственном, точнее, крылоотрубательном порыве было стыдно и неловко.

— Да, — Род кивнул. — Ну вот, теперь все знают. Отец… отец дал. Не то что бы это память о нём, он нехороший человек, не хочу я о нём помнить нисколечко, но… память о прошлой жизни. Обо мне — прошлом. О маме. Ну и потом, он говорил, что это важная вещь, очень ценная, связанная с силой всего их рода, что её хранить надо и никому не показывать, и всё такое… Не пытаться продать ни при каких условиях. Вообще-то, я подозреваю, что он рассчитывал только дать мне его на время поносить, не такой он был человек, чтобы безвозмездно подарки делать. Может быть, спрятать хотел — я же незаконнорожденный, обо мне почти никто и не знал, кроме самого близкого круга. Но в итоге, оказалось, что навсегда. Он мёртв, а его жена избавилась от меня довольно быстро. И категорично. Не просто прогнала — продала. Чтобы навсегда.

— Лорд Артевиль — твой отец? Сам лорд Артевиль?!

— Тише! — нервно сказал мальчишка. — Это совсем не то, о чём стоит говорить и совсем не то, чем стоит гордиться. Тем более, что… Боги, я не хотел, чтобы ты знала, Кори. В конце концов, он… так или иначе… причастен к тому, что приключилось с тобой. Если даже и не сам, то кто-то… такой же, как он.

— Род! — я едва удержалась от того, чтобы потрепать парнишку по голове. Но делать это в присутствии хозяина не решилась. — Мы оба пострадали от него, в том или ином смысле. От него или его приятеля…

— Всё осталось в прошлом. Матери нет, лорда Иримуса нет, путь в замок мне закрыт. Осталось только это, — Родерик сжал медальон-артефакт под рубашкой. — Просто память. Не знаю, зачем он нужен. Я-то не маг, и в Академии не учился, лорду это было не нужно — он сам очень одарённый был, на остальных, у кого способностей его нет, плевал с высокой башни. Правда, после смерти матери не бросил, в замок взял, гувернёра нанял, учителей — почти как своим, законным наследникам. За общий стол не сажал, конечно, но… — Родерик сдавленно всхлипнул и отвернулся.

— Как ты сумел его сохранить? — запоздало удивилась я. — Пройдя через работорговцев, через целителей…

— Это магическая штука, — пожимает парень плечами. — Магия крови, лорд говорил. Прикасаться может только тот, в ком есть кровь Артевилей, вроде, даже жена его трогать не могла. Целители, вероятно, это чувствовали. А работорговцы… пробовали снять, конечно. Одного так оглушило, что чуть ли к богам не отправился, а он и коснулся-то едва-едва. Ну, они меня побили… немного, чтобы вид товарный не испортить, да и оставили. Им эти проблемы с магией были ни к чему… Доброго вечера, господин!

Кристему, похоже, надоело стоять в стороне — или наши тихие затянувшиеся переговоры вывели его из себя, или не хотелось опаздывать на званый ужин, так что он просто возник из темноты, оглядывая поле и бродящих в отдалении лошадей. Рода и его приветствие он попросту проигнорировал и обратился прямо ко мне:

—

Хочешь всё-таки прокатиться?

— Не стоит животных зря мучить, — говорю я, с трудом переключаясь на новую тему. — Род, приведи Шоколадку, пожалуйста, у меня для неё сахар с собой. Если вы торопитесь, господин Кристем…

— Не зови меня так! Не тороплюсь. Мучить, говоришь?

— Сами посмотрите.

Ведомая Родериком лошадь подходила, упираясь и страдая — демонстративно, напоказ, чуть ли глаза не закатывала, отворачивала голову. Знала, хитрюга, что стоит слегка потерпеть присутствие противного, очевидно, даже лошадиным богам существа — и как обычно последует вполне ощутимая вкусная награда. Но и сдавать свои позиции, свои, так сказать, принципиальные убеждения так просто не могла.

Кристем потянулся, чтобы перехватить кобылку под уздцы, но я положила руку ему на плечо, краем глаза отмечая, что этот достаточно интимный жест не прошёл мимо Родерика.

— Не надо, я сама…

А ведь, наверное, я должна скрывать степень близости с хозяином от окружающих. Должна или нет?

Извлекаю кусочек сахара, немного раскрошившийся за этот долгий, сумасшедший и почти счастливый день, протягиваю, уставившись в белую звёздочку на лошадином лбу, слабо светящуюся в полумраке. Шоколадка фыркает, подхрапывает, разрываясь между соблазнительным лакомством и глубинным требованием инстинктов, говорящих о том, что рядом с нею то, чего и быть-то не должно на этом свете.

— Ну же, — говорит Кристем, обнимая меня за шею левой рукой и слегка притягивая к себе. — Смотри, глупая, это Кори, она очень, очень хорошая. Чего ты упрямишься?!

Взгляд Рода прожигает мне спину так, что перья обугливаются. Но от этого жеста хозяина, столь открыто признающего то, что я ему не совсем чужая, на душе становится самую чуточку легче, словно спадает болезненное натяжение внутренних струн. И, будто уловив эту перемену, а может, прислушавшись к словам хозяина — чем боги не шутят! — Шоколадка делает шаг и, осторожно вытянув шею, берёт лакомство у меня с руки мягкими, чуть влажными бархатистыми губами.

…Прекрасное завершение прекрасного дня.

В тёмном холле замка, на перепутье между подъемом в хозяйскую часть и спуском в «слуговую» мы с Кристемом останавливаемся. Он снова целует меня, жадно и сладко, до головокружения, и где-то в глубине души я — жду.

Жду, что он предложит остаться с ним. Или прийти к нему позже, когда будут решены все семейные вопросы. Или — совсем немыслимо, но всё же — он придёт ко мне сам.

Несмотря ни на что. Несмотря на шаткость и неопределённость моего рядом с ним положения, несмотря на то, что всё это продлится очень и очень недолго, невзирая на крыло, с которым я почти смирилась, и всё же оно продолжало быть частью какого-то иного мира, иного тела. В этот миг, обнимая Кристема за плечи единственной рукой, ощущая его вкус, вдыхая едва уловимый запах его тела, я безумно, безумно хочу, чтобы он позвал меня с собой, к себе, то ли предчувствуя какие-то грядущие тревожные перемены, то ли просто отчаянно желая его присутствия, его тела, его тепла. Невольно вспоминаются слова Мари о том, что она может сделать желанной даже нежеланную близость. Нет, до этого я не опущусь… Но когда Кристем всё-таки ушёл, у меня не хватило сил сразу же идти к себе, и я бессильно опустилась на ступеньку, укрываясь крылом от мыслей и чувств, задыхаясь от ощущения того, что я вот так всю свою жизнь, и ту, что помню, и ту, что безвозвратно забыла, чего-то — или кого-то — жду.