«Номер один»
Шрифт:
Когда, наконец, завершился день прослушиваний в Бирмингеме, Кельвин даже не потрудился ни с кем попрощаться, а сразу пошел к своей машине, чтобы в спокойной обстановке позвонить Эмме.
— Я так вымотан, — сказал он. — Мы сегодня, наверное, больше семидесяти человек просмотрели.
— Семидесяти, — язвительно повторила Эмма. — Значит, осталось всего две тысячи дней, и вы прослушаете все девяносто пять тысяч.
— Слушай, Эмма, мне нужно увидеться с тобой. Извини, но мне это действительно нужно. Я еду в гостиницу «Кливден-Хаус», ты знаешь это место?
—
— О, ради всего святого, это было более сорока лет назад. Сейчас это просто милая гостиница. Со всеми удобствами. Я выслал за тобой машину, ты приедешь?
— Что, сейчас?
— Сейчас же, — ответил Кельвин. — Машина только что вышла, так что у тебя есть где-то полчаса, чтобы взять зубную щетку. Завтра суббота, и я подумал, что ты свободна.
— Ну, я не работаю, если ты это имеешь в виду. Но у меня есть своя жизнь.
— Об этом не волнуйся. Я должен работать над монтажом, но я смогу поработать на компьютере, как только оцифруют записи. Ты можешь пойти в спа и сделать педикюр.
— Мне не очень нравятся всякие излишества, — солгала Эмма.
— Всем женщинам нравятся излишества.
— Кельвин, ты ничего не знаешь о женщинах.
— Тогда к черту спа. Возьми с собой книгу.
Именно тогда Эмма сказала, что согласна приехать, но совершенно категорично заявила, что ночевать будет в отдельном номере.
— Конечно. Разумеется, — ответил Кельвин. — Ты думаешь, мне неизвестны правила дурацкой игры, в которую мы играем? Возьми что-нибудь нарядное для ужина, там все довольно помпезно.
Попрощавшись с Эммой, он снова позвонил в «Кливден».
— Да, мне нужен еще один номер.
Они приехали в гостиницу около девяти и удалились в свои отдельные (но смежные) апартаменты, чтобы переодеться для позднего ужина.
— Ты меня слышишь? — крикнул Кельвин через разъединяющую их дверь.
— Да, слышу! — крикнула в ответ Эмма. — Не заходи, я переодеваюсь.
— Ты скажешь, что ты надела?
— Через минуту сам все увидишь.
— Я не о том. Что у тебя под платьем?
— Кельвин, ты говоришь как извращенец.
— Ничего не могу с собой поделать. Мои желания никогда так не ограничивали. Это ненормально.
— Я не собираюсь обсуждать с тобой свои трусики, поэтому, пожалуйста, смени тему.
Кельвин завязал галстук и задумался. Ничто в его взрослой жизни не подготовило его к такому разочарованию. Эмма или действительно такая милая, как кажется, или просто великолепный манипулятор, по сравнению с которым его жена — просто плюшевый мишка. Так или иначе, он находил это неотразимым.
За ужином Эмма спросила Кельвина о шоу.
— Ты уже отсеял группу «Пероксид»? — спросила она.
— Да. Они спели довольно мило, но ведь…
— Но ведь их боль — лучший сюжет, чем их радость.
— Эм, все не могут победить. Это лотерея, и я уверен, что каждый, кто заполняет заявку, знает об этом. Видит бог, люди в наши дни настолько придирчивы, как будто у каждого есть собственное шоу. Посмотри на «Большого брата», всего несколько сезонов в эфире, и суть программы стала
— Думаешь, девушки из группы «Пероксид» поняли суть?
— Не до конца, но они должны понять, что бывают победители, а бывают проигравшие.
— Ты заметил, как похудела та, что помладше?
— Да, заметил, и это еще одна причина, по которой я рад, что спланировал их историю именно так. Эта девушка жертва, последнее, что ей нужно, — это стать частью индустрии, которая питается жертвами…
— Да, Кельвин, это очень убедительный довод, учитывая, что ты только что использовал ее слабость.
— Я говорю серьезно. Она склонна к нарушениям питания, представь себе, на кого бы она стала похожа, если бы заключила контракт. Если бы работала круглые сутки над раскруткой, проходила по три фотосессии в день, на каждой из которых над ней бы работал беспощадный стилист. Ты же знаешь, что происходит с девушками в поп-культуре, сейчас уже недостаточно просто хорошо петь. Эту малышку моментально сжевали бы и выплюнули.
— А разве вы ее сегодня не сжевали и не выплюнули?
— Эмма, что ты говоришь. Если я влюбился в тебя, это не означает, что ты можешь вываливать на меня это дерьмо. Я делаю шоу. Я не мать Тереза, но и не Джек-потрошитель. Кроме того, ты проработала со мной полтора сезона, так чем ты лучше меня?
— Да, конечно, ты прав. Мне просто интересно, не стоит ли несколько глубже вникать в то, что мы делаем. Оценивать наносимый нами урон.
— Это невозможно. Никому это не под силу. Жизнь несправедлива, как любила повторять моя мама. Весь мир погряз в несправедливости, разочарованиях и нечестности. Кажется, именно этого мы и хотим. Люди пытались воссоздать равенство и справедливость, социализм и тому подобное, но ничего не вышло. Это никому не было интересно. Люди хотят мечтать, им не нужно равенства, им всем нужны сказки. Мы любим жестокий мир. На каждого ребенка, который слышал о Марксе, приходится тысяча, а может, и десять тысяч тех, кто слышал о дебильной Пэрис Хилтон. Только задумайся. Эти две девушки из группы «Пероксид» — часть общества, которая хочет быть как Пэрис Хилтон. Но у славы есть и обратная сторона, и, к несчастью для них, на краткий миг они ее увидели.
Эмма сделала глоток вина.
— Наверное, именно поэтому люди считают тебя привлекательным, Кельвин, — наконец сказала она. — Ты мерзавец, но ты честный.
— Я не считаю себя мерзавцем. Я же говорил, мой бизнес — это сказки, это то, чего хотят люди. Я делаю настоящие сказки, а они изначально были полны насилия, разочарования, жестокости и предательства. Именно это делало их такими привлекательными, а концовку такой милой. Дело в том, что есть только одна Золушка, которая попадает на бал, и только один принц, за которого можно выйти замуж, а все остальные могут идти на хрен. Вот чем хороша эта история, и именно поэтому всем нравится шоу «Номер один». Если бы мы всегда были милыми, никто бы нас не смотрел.