Нонкина любовь
Шрифт:
Он разбежался было, чтоб перепрыгнуть речку, но Нонка громко крикнула:
— Стой там!
Она вытащила ведро, поставила его рядом с собой, потом сорвала несколько стебельков травы и бросила их в речку. Калинко покорно ждал на том берегу. Несмотря на то, что несколько дней тому назад Нонка убежала от него, не сказав ему заветного слова, он не только не потерял надежды завоевать ее любовь, но даже воспрял духом, потому что в своем воображении, наивном и поэтичном, он представлял себе первое любовное свидание с Нонкой именно так: после первого поцелуя она должна была убежать от волнения и стыда и встретить его теперь спокойно и сердечно. Потому то он смотрел на нее с радостным недоумением, готовый
— Не ходи больше на ферму!.. Не хочу.
Калинко окаменел. На фоне синего, темнеющего неба он был похож на сказочного юношу, отправившегося завоевывать сердце царевны своими песнями и игрой на гуслях, но опоздавшего — у него на глазах закрыли двери в царские палаты.
— Не приходи больше! — повторила глухо Нонка, смотря на него сухими, задумчивыми глазами.
— Нона, — промолвил Калинко. — Я…
— Уходи! Не сердись на меня. Не могу обманывать я сердце свое!
Калинко посмотрел на нее в последний раз и медленно пошел вдоль реки.
Нонка долго смотрела, как выпрямляется трава, примятая его ногами, потом вскочила и побежала на ферму.
Дамян, взяв сына на руки, собирался идти домой. Нонка подошла к нему и взяла у него Маринчо.
— Сегодня он будет спать у меня. Останешься у меня, Маринчо?
Маринчо охватил ручонками ее шею. Дамян кротко улыбнулся, и его загорелое лицо прояснилось.
— Мало тебе забот, Нона. Он иногда просыпается ночью. Спать не даст.
— Ничего, ничего. Сегодня я тебе его не отдам.
— Ну, воля твоя!
— Мы проводим тебя немного. Идем, Маринчо, проводим отца.
Дойдя до моста, Дамян приостановился и сказал:
— Ты, никак, встревожена чем, Нона?
Нонка посмотрела на речку, и ответила:
— Опять приходил Калинко… Я его прогнала.
— И хорошо сделала, что прогнала! Вертится, как щенок, у фермы. Я все хотел сказать тебе, чтобы его выгнала, но сомневался, думал что…
— Что ты! Что ты! — сказала Нонка, лаская мальчика. — На что он мне сдался!
Дамян слегка покраснел, но ничего не сказал. Погладив ребенка по голове, он ушел.
Нонка и Маринчо вернулись и сели на скамеечку. Пришел и дед Ламби, посадил мальчика к себе на колени, погладил его.
— Дедушка, дай систок! — попросил Маринчо и потянул его за ус.
— Свисток? А ну-ка посмотрим, есть ли у деда свисток! — он начал шарить по карманам, а Маринчо нетерпеливо следил за каждым его движением. — А! Вот, кажись, и нашел! — Марин выхватил из рук деда свисток.
Резкий свист прорезал тишину.
— В офицера выйдешь, беспременно в офицера, — качал его на коленях дед Ламби. — Пагоны нацепишь, шашку возьмешь. Знай наших!
Дед Ламби помолчал немного, собираясь рассказать Ноне что-нибудь смешное и веселое.
— Так вот, значит, был у нас, — начал он, — один капитан, Кировым его звали. Ротным был. Смелый, красавец собой, усики черные кверху загнуты, а глаза — как взглянет — ножом полоснет. Как по городу ходили, люди останавливались смотреть на него. А он все впереди перед ротой — ать-два! Аж искры из-под ног сыпались. Да строгий — страсть! Как приложит ручку — по гроб жизни помнить будешь. До сих пор помню. Как-то было у нас ученье. Осень уж, а солнышко так и печет. Привал. Устал я. Прилег в сторонке, подальше от других, лежу и думаю, когда службе конец. Солдат все об этом думает. А неподалеку виноградник был. Смотрю я, трое из наших выходят оттуда, жмутся, виноград лопают. Одного-то Караивановым звали, рассказывал я тебе о нем, что с фронта писал, будто помер я. Попросил я у него винограду — не дал. А вскоре приходит хозяин виноградника-то, идет прямо к ротному, в
Смеялась и Нонка.
«Это, говорит, тебе, чтоб в другой раз товарищей не выдавал. Солдаты, говорит, должны жить дружно, как братья». Целую неделю потом в голове трещало. Такой человек был наш капитан, царство ему небесное. Бить-то бил, да за дело, по справедливости.
Маринчо заснул у него на коленях. Нонка взяла его, уложила и сама прилегла рядом. Какое — то сильное, неведомое ей чувство охватило ее. Она смотрела на спящего ребенка, ощущала его близость, и дрожащей рукой раскрывала его, чтоб снова и снова испытать радость укрыть. Она прижимала его к груди и чувствовала, как душа ее наполняется спокойной и нежной радостью.
Через некоторое время в комнату вошел дед Ламби, без шапки, в одной рубахе, повертелся, тяжело вздохнул, сел.
— И чего мучаешь его, Нона, чего? Не любовь это, просто чудо какое-то! Так-то вот! Как придет ко мне — все о тебе… И так все три года… — дед Ламби окинул блуждающим взглядом комнату и продолжал: — Славный малый, умный. С ним счастлива будешь. Чего не поговорите, не объяснитесь.
Нонка склонилась над ребенком и прижала его к себе. Дед Ламби посмотрел с удивлением на нее, и на лице промелькнула догадка. Он встал и молча вышел.
А Нонка закрыла окно, легла рядом с ребенком, обняла его и заснула спокойным, радостным сном.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
И в этом году была объявлена «всеобщая мобилизация для уборки урожая», как воинственно выражался Марко Велков. В бригады зачислили всех служащих, ремесленников, рабочих с ферм, даже детей, которые должны были помогать в более легкой работе. В селе оставались только старики. Поэтому на торжественное собрание пришло много народу. Пришли со свинофермы и Нонка с Дамяном. Когда они вошли в клуб, зал был почти полон. Они в первый раз появлялись на людях вместе и очень стеснялись. Хорошо, что у дверей стояли Раче и Яцо, которые подвинулись, освобождая им место. Нонка и Раче давно не виделись, обрадовались друг другу и начали о чем-то тихо и оживленно шептаться. Дамян и Яцо заговорили об уборке урожая. А люди все шли и шли, свободных мест не было, многие стояли у стен, а некоторые остались в коридоре, заглядывали в дверь.
На таких собраниях деловых вопросов не обсуждали, все решалось заранее. Это были торжественные собрания, которые проводились по традиции, на которых люди могли повидаться друг с другом, побеседовать, повеселиться, поделиться радостью предстоящего труда.
В повестке дня, однако, кроме приветственного слова председателя и обещаний бригадиров закончить уборку в срок, стоял еще один вопрос.
Правление кооператива только накануне узнало из газет о новом скоростном методе вязки снопов и решило поставить этот вопрос на собрании. Сначала выступил Иван Гатев, партийный секретарь. После приветствий он сразу перешел к скоростному методу.