Нора
Шрифт:
— А как же иначе, Норушка? Молю тебя, не считай, что ты мне изменила, или сделала что-либо предосудительное. Кто, думаешь, подсказал пану литератору этот поворот событий?
— Но…
— Нет, Норушка. Я тебя боготворю, нo я — герой не твоего романа. Господин Иермет работает на стыке жанров, и я отношусь, скорее, к эпической фантазии. Мне к лицу взрывать чудовищ и жениться на зачарованных принцессах.
Мы долго молчим. Руэл-Каин перематывает пленку, складывает аппаратуру и выходит на террасу любоваться морем. Ему интересно.
— Может, займемся все-таки делом? — говорит, наконец, моя жена.
Все на нее смотрят. Она продолжает:
— Мы убедились, что, не нарушая правил, Землю не спасешь. Так давайте, определимся, что мы хотим.
— Спасти Землю! — говорю я, как дурак.
— Хорошо, — кивает головой Тшаен. — А книжка?
— Да кому она к гадам подводным нужна?
— Плохо, — говорит она. — Ты — автор, и на тебе лежит ответственность за героев. Но ведь за всю книгу тоже отвечаешь ты! Значит, перед тобой стоит более сложная задача: ты должен дописать ее так, чтобы все было хорошо, нo осталось интересным.
— Погодите! — почти хором кричат Нора с Володей. — Ведь мы вас именно так и придумывали! Мы можем помочь!
— Эту книгу просто так уже не допишешь, — возражаю я. — Не получится.
— А мы не будем эту дописывать! Мы начнем новую, счастливую, нo с теми же героями и в том же мире! Мы знаем, как это делается, мы поможем!
— Помогите, — просит Тшаен. — А заодно давайте что-нибудь поправим в вашей книге, а то вот нас, по вашей милости, налоги на экспорт заели, и их уже двести семьдесят лет как не могут снизить, разговаривают только!
— Понизят, — убежденно говорит Нора.
— А еще… — я задумываюсь, что, собственно, «еще». Ага, конечно. — Еще Система Связи тормозит, до Миле не достучишься.
— Так у вас система криво поставлена, — смеется Володя. — Ее, наверное, Нора изобретала. Исправим.
— Погоди, — перебивает Тшаен. — Ты их берег, пусть они нам
— А что — сына? — раздается голос из дверей.
…В дверях стоял Рнемет, трезвый и причесанный, и держал в руках чудесную маленькую игуану пронзительно-голубого, как небо над Землей, цвета. Игуана длинным языком лизала его подбородок.
— Мама, это тебе.
На маяке Еовриб зажегся двойной огонь, красный с золотым. Мы были дома, и мир был, несмотря ни на что, прекрасен. И тот, и этот.
Занавес
сентябрь 1998 — апрель 2001.