Норик
Шрифт:
Может, из толпы под холмом это представлялось совсем иначе. А Норик, тряся уставшей от напряжения рукой, видел совершенно ясно, как разворачивающийся клинок трижды полоснул по морщинистой шее дракона-гиганта, прежде чем башка с длинной в наростах мордой и алыми с тонкими зрачками глазами шлепнулась на сырую землю, окропя ее фиолетовой кровью.
И — кончилось. Все, кто жил в деревне и пришел сегодня под холм, повалились на колени, уставившись в грязь перед собой в знак покорности, не смея поднять глаз.
К Норивольду Первому буквально притек немолодой, но и не старик, мужчина в овчинном полушубке. Норик держался настороженно: от змеи всегда можно ждать любой подлости.
— Ну, что скажешь? Ваш король мальчишка?
— Каждый. Народ. Имеет того. Правителя. Которого. Заслуживает. [3] — Рывками высказал древнюю как государства мысль колдун в полушубке.
3
Гегель (прим. «авт. док.»)
— Смотрите-ка, — воскликнул Норик так громко, что бы слышали все, — упорствуя в глупости, — при этом король сделал широкий жест, указывая на четырех собственной рукой убиенных, — вы все-таки поумнели!
Молчали даже черные рыцари, принимая за истину высказанное.
— Слушайте меня! Собранной вирой я доволен и прощаю вас. Но теперь податей деньгами мне от вас не надо. Будете давать мне от села мужчин на службу. И будет мне служить в любое время от вашего села ровным счетом десяток.
Толпа испуганно ахнула.
А Норик прошел вперед, поднял левой рукой окровавленный и обессилевший Дьюралюмин а правой рукой — кол, с которым нападал третий василиск. Поднял и с силой вонзил в лежащий труп старика, пригвоздив накрепко к земле. И на миг, столь короткий, что после видавших тревожили сомнения: «А было ли?» — показал тем, кто мог видеть на магическом уровне, свою истинную сущность: витязя в золотых доспехах, которому туша обезглавленного дракона-исполина едва доставала до пояса.
В столицу, пока что временную мчались большой кавалькадой. Первым, на Крылане летел Норивольд, держа в правой руке эсток. И иногда крутил его над головой. Следом кучно скакали черные рыцари, преисполненные гордостью за короля и уверенные в неизбежности будущей победы.
Рыцари в счастье и гордости даже не задумывались, почему же от них не отстают десять сельских мужиков на лошадках, привыкших ходить не под седлом, а впряженными в плуг, телегу да борону? А десять будущих боевых королевских магов, уже примирившихся с неминуемостью службы в войсках Норивольда Первого, думали только о скором обеде. Что взять с деревенских мужиков: нельзя же стать сразу мудрым сразу во всем, правда?
Глава 10. Шергенские горы
Отвесные кручи, к которым белыми пушистыми щенками овчарок ластятся облака, оставляя радостные слюни на шершавых изломах. Заиндевелые, скучающие в звёздах шпили: за день и голубые, и белые, и розовые, а под вечер — темно-синие. Глубокие ущелья с бурлящей на дне прозрачной кровью раненных солнечными лучами ледников.
Шергенские горы. Ни намека на эрозию: молоды, стройны, высоки.
Словно неведомые серые грибы с белыми шляпками встают они на северном крае Верделитовой степи. Не всем эти «грибы» по вкусу. Сизые остроголовые орлы, летающие днем охотиться в глубь зелёной равнины, скальные ящерицы, ловко снующие по нагретым солнцем вертикальным стенкам, снежные козлы — шергены, лихо перескакивающие с уступа на уступ в поисках чахлых кустиков, — вот и все. Почти всё.
А вот люди в Шергенских горах не живут. И эта парочка, аккуратно двигающаяся по длинному каменному козырьку: смуглый двадцатилетний мужчина в кожаных доспехах с медными пряжками, и убеленный сединами старец в синем шерстяном халате, имела очень важное дело, раз оказалась так высоко над равниной. Молодого звали Чой. Он ступал по казавшемуся бесконечным козырьку, стараясь не смотреть вниз, и вспоминал.
Народ Чоя жил у подножья шергенских гор, ненавидя их и пользуясь ими. Горные кряжи и защищали зимой от студеных ветров, и поили Верделитовую степь ледниковой водой летом. Люди жили в довольстве, разводили стада коз и апаков, которых стригли, доили, перегоняли с пастбища на пастбище, защищали от диких собак, случайно забредших орков и драконов. Драконы считали, наверно, что люди специально для них выращивают таких вкусных, податливых козочек, и мало обращали внимание на слабосильное оружие пастухов. Но лет пятьдесят назад купец с юга привез для мены на ковры и пуховые платки большие тугие луки, показал как из них стрелять (вставая в вполоборота, дотягивать тетиву аж до дальнего плеча) — и драконы вскоре перевелись.
Но сказки и игры остались. Одна из игр была такая: «дракон» смотрел вокруг и выкрикивал имена «пастухов», которых видел. «Пастухи» замирали. Тот, кто смог не увиденным коснуться «дракона» или подобрался к нему ближе всех — тот и победил. На водящего надевали специальную шапку, которая изображала морду дракона и мешала смотреть по сторонам.
В сказках драконы только и делали, что нападали на стоянки людей, утаскивали девушек, а смелые парни спасали невест и отрубали крылатым ящерицам головы. Еще в сказках драконы разговаривали. Иногда богатыри ходили ним в горные пещеры за советом. Но в конце сказки все равно убивали.
А потом у Чоя не стало дяди.
Мама тихонько объяснила подростку, что ее брат «захотел странного» и ушел к дракону. Все родственники отказались от ушедшего. Старейшины сделали куклу в человеческий рост из скрученной травы, надели на нее оставшуюся одежду беглеца, и каждый из родственников проткнул чучело мечом. Все ребята завидовали Чою: ему в косичку вплели красную шерстяную нить — убил врага племени.
Вскоре Чой стал воином. Главная задача воина — быть готовым убить дракона. Когда бы тот не появился. Но ни один дракон за своей смертью не прилетал.
А недавно с юга прибыл неправильный купец, посланец Норивольда Юного. И стал просить странный товар, назначая на мен удивительные вещи.
Дойдя в своих воспоминаниях до этого события, Чой мысленно вновь возвращался в детство. Он хотел найти в памяти хоть что-то, что восстановит связь событий его жизни с тем, о чем узнал только что. Но связи не обнаруживалось. А все из-за купца.
Не лёгкие пуховые платки и толстые тяжелые ковры хотел получить южанин, как обычно приготовленные к приезду гостя. И даже не сушеное мясо и твердый сыр, как западники или кожаные куртки и высокие сапоги, как восточники. Нет. Хотел он кож и простой шерсти. Много мягкой апачьей и грубой козьей, мало на что годной, шерсти. Не пуха, а шерсти! На мен же оставлял колдовские снадобья. Черные, красные, серые порошки, заставляющие мясо становится вкуснее. Резанную и высушенную траву: от её отвара веселее билось сердце. Чуть желтоватые камушки, которые во рту делали слаще, чем выпаренный сок красного корня, но быстро превращались в слюну и бесследно таяли за щекой.