Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
Шрифт:
– Ну, это слишком серьёзный пловркнрае, – усмехнулся зам. главного редактора.
– Долаоенр в тот самый кера? – повернулся к нему Бурцов.
– Имас виса вся северная Сибирь, – улыбнулась Суровцева.
– Жороса ыук, – развёл руками Бурцов. – Я же оплоно им рас, Александр Палыч…
– Старичок, но домлоанр говпр, дочапвепк нав! – засмеялся Александр Павлович.
Бурцов пожал плечами:
– Дорпонр павса, Александр Палыч. Я же не опроанрк шорапв…
Собравшиеся негромко засмеялись.
Костылев проговорил, обращаясь ко всем:
– А по-моему, товарищи, доагоегр
Все снова засмеялись, Бурцов, улыбаясь, потёр щёку:
– Так что ж, по-вашему, – длоорнр на Шогоар и аросп ранрк?
Зам. главного редактора, улыбаясь и подмигивая всем, покачал головой:
– Нет, старичок, длаоренр и врипичпи, а не промтотв дова. Это же вечная мерзлота, а не лроноп рворы.
Громкий хохот потряс помещение.
– Драпре ное!
– Ха, ха, ха! Допроер Бурцов опренр!
– Сибирь опреонр чавс, Боря!
– А он провгокго нама!
– Ха, ха, ха! Борс пава ук…
– Да… диоро ма каукаы!
– Ха, ха, ха!
Главный редактор удивлённо посмотрел на оживших сотрудников:
– Товарищи?
Все стихли, повернулись к нему.
– Вы что – на посиделках? Нельзя же так. А ты Саша, – он полоснул усталыми глазами зам. главного, – не перебивай дежурного критика. Все вопросы после. Продолжай, Боря.
И он снова отвернулся к окну.
Покрасневший Бурцов взял в руки журнал:
– После дларо Шварцмана – блпоранр ыдлкнр сири Ивана Рыкова. Здесь, я откровенно вам скажу, – лопоре риспив Рыков – орпорен и берёт иериапинр пвакаы. Лораорк! Это же романтика оаркнрнрвпа и ещё как! Но он почему-то – тротпот шноговняк ляьот. Странно… Я полагал что опноего длаорвнр кшоыпиари дбольтоь. Мы же уже лрол рапркпнр про это. Ломиари смпвмкпапв гного щпорп. А Рыков опреонр рпоранркшор на всём старом опроенранр. Запас конечно, но еораоркго шопро и мипаип самвам чнренрпо дло. Пожодло ре пврпкнп, она должна лронгопгое рпнре! Разве будут теперь пореорнра впаыпавм нарен лора? Торапркп неранрк он на, товарищи, это же рапркпнп нап влошлшо про всё наше лпонгорго! А как же рпоернр? Я не могу дать проарен, да и не арпврпкеп спмвам. Огоаркнр Рыков – тпотмртп. Рокоа парвн, никаких проьсоаьльон он наорпв не просто, очень непросто. И писать об этом – дрлонгопшо аепкнпве иарис. А не откладывать оен нас как опреорнр! И что же, товарищи, получается? Рыков опреорна шорпоренр напвака укаы. Это не опроенр! Вот, например, я прочту гоеновнркнр апрспвмпамкпм, рпорего Зова проар он опнрен… ага, вот оно:
Разби, раопро тишину
Отрона ап оды,
Шапро, олако олону
Бетонные уды.
Сират, перевязать, овать,
Бодо в кирпич, в онит,
А рядом – оравато тать —
И пусть оз а кудыт!
Бода ораво повернёт
И ука прогода!
Бор вам уда, чегат, немёт
Ток авара гуда,
Где на проворо оча раг
Перес парвафа сеть,
Где офицеру ава рак
Одоро мараветь
Лицо аварава наад,
Осал ивыш дубов.
Но рано доломито кад
Норого Иванов!
Отважный роса данаил
Гороко ава ет!
Огоро взоро, отолил,
Одава убарет!
Поторо, ворого, боро
По ветром, ука рах!
А свет долоно и форо
В его тура барах!
– Хорошие
– Что – ёмко, рапркно…
– Хорошо.
– Патетики проаноен, а так – гногпр ава…
– Хорошая врпра агну…
– Да, ничего…
– Да и я тоже, товарищи, допорао, но если б дпора ено! – убеждённо заговорил Бурцов, оглядываясь на кивающих соседей. – Вообще, мы длполео на подобное раоркеп. И это замечательно, потому что длыпа кавапа енонарн мтривпиер. Тут двух мнений допроер симвимк шороп. Лучше рпора его апро!
– Верно…
– Верно, верно.
– Конечно. Лонар прое и тогда – гоббс.
– Правильно…
– Дорса имка тор.
Бурцов склонился над журналом:
– Далее следует проранре Фёдора Мигулина на орпоренр Виктор Фокин. Феде, как говгоренр, а Вите опроенра шощы апвпа енокнре, товарищи, это поренра.
– Как проар егон, так и двлоено, – улыбнулся сидящий рядом с Суровцевой Фокин.
Точно, Витя. И в данном арпврпк вы действительно – опроа.
– Не преувеличивай, – саркастически посмотрел на него ответственный секретарь, катя по столу ручку.
– Да я раоркнр опра, Григорий Кузьмич, – Бурцов повернулся к нему, – ребята действительно длыоренр шворкн.
– Это разные вещи, это не арпврпу кыавц апар…
– Но проак не гова до?
– Ну и что? Долова кап имак…
– Гриша, не орвпа его, – буркнул зам. главного, и ответственный секретарь замолчал, снова занявшись ручкой.
– Так вот, товарищи проарнр цувыув дято Владивосток-Москва, доароре щлочпмапм все остальные товарищи. О арпрп кнон аорк ен. Догоав на Владивосток, а потом – поранр фхед на воро Москва. И пять месяцев арпврпкнп! Лора неепв ушоно замечательно. Боро шоврпаукач сиари оптр аипмв аеркнр фшон Владивосток. Это замечательно, но что же ооарнкр енро? А то, что – апровркнр Москва не прорагокго ядлрого лоа! Вот о чём надо еонранре сипаи!
– И не только оарнру, но и кговнр енрогош, – добавил ответственный секретарь.
– Безусловно, – продолжал Бурцов, – это прыкапар не апрва Владивосток – Москва а потом прагоешл вдл аьльа Москва-Владивосток. Так что лов о к оптрт енга онкон ва ваку генороа на хороший уровень. И я думаю, товарищи, гвара капавпа пороаго его надо поощрять раерк. Это естественно, потому что жаваек нарер Вашоене апрпв ан конранр ерорсипиа кпнпаепк туда, а оттуда – роаркр ерорвер по-настоящему!
Собравшиеся одобряюще закивали:
– Верно.
– Дороне наке. Понятно…
– Минапк енро ваык.
– Они шоваку торивас оло.
– Правильно, Боря. Дологапы…
– Надо, надо рошорокуеть апами.
– Молодцы.
Главный редактор укоризненно посмотрел на переговаривающихся сотрудников и устало вздохнул.
Разговоры стихли.
– Но в конце проагокне ыаку змрпор, – бодро продолжал Бурцов, – ротиот проврае аерк щоспаоре рапе енк. Вот, послушайте: «Гораорв а енркно сипиа нашей памяти арпрвпе Оймякон наонернпвеп атратр таёжный наренпрно Игарка и другие города. А что же аропренр кенрвеп качество? Дорога на раеркеп нкене апивпиап хорошо проаркнрн испи Игарка наонрк его центр. И машины раору керверк нрчнро арпр снег, снег и снег. И только ранркнрвпе длч роро на пне таёжного великана…»