Нормандцы в Сицилии
Шрифт:
Но молодой помощник адмирала Георгий Антиохийский не терял времени даром. Этот необыкновенный человек, чье воображение и способность к решительным действиям вскоре сделали его знаменитым во всем Средиземноморье, родился в Антиохии в семье греков, но в юности вместе с отцом отправился в Северную Африку, где оба служили у султана Темима. После смерти Темима у Георгия не сложились отношения с его преемником Яхь-ей; возможно, также он осознал, что ключ к владычеству в Средиземноморье находится в Палермо, а не в Махдии. Однажды утром в 1108 г., когда его мусульманские начальники все были на молитве, он под видом корабельщика проскользнул на сицилийский корабль, стоявший в гавани. Тот доставил его в Палермо, где Георгий пошел прямо во дворец и нанялся на службу. В течение нескольких лет, сперва на поприще сбора налогов, а позже занимаясь вопросами торговли в Египте, Георгий проявил себя одним из способнейших и самых преданных служащих и снискал расположение Христодулоса и самого графа. И неудивительно, ибо он обладал редким сочетанием разных качеств. Это был искусный организатор, христианин, свободно говоривший на греческом и арабском, и прекрасный моряк, чьи познания о плаваниях в прибрежных водах Африки не уступали его осведомленности в политических, экономических и дипломатических делах. Когда Христодулос готовил экспедицию против Махдии,
Георгий незамедлительно доказал, что командующий не ошибся. Неведомыми способами он привлек на свою сторону командиров гарнизона Ад-Димаса, и на третий день после прибытия сицилийцы овладели замком без борьбы и оставили там своих воинов — в количестве (согласно ат-Тигани) ста человек. Это было в каком-то смысле победой, но даже она вскоре обернулась поражением. За два года, прошедшие со смерти Али, Хасан, хотя ему едва исполнилось четырнадцать, сумел укрепить свою власть в большей части страны, и это неспровоцированное вторжение — поскольку он, по всей видимости, не имел никакого отношения к набегу на Никотеру — дало ему необходимый повод, чтобы собрать всех колеблющихся под свои знамена. При первых вестях о приближении сицилийского флота он провозгласил джихад — священную войну против неверных, — и 26 июля, в четвертую ночь после высадки сицилийцев, он нанес удар. Его армия спокойно подошла с юга под покровом тьмы и затем внезапно с криком «Акбар Аллах», который, как уверяют хроникеры, сотрясал землю, бросилась на Ад-Димас. Рассказывая о последовавшей битве, мы снова вынуждены полагаться на позднейшие арабские источники, хотя ат-Тигани воспроизводит текст официального отчета, распространенного Хасаном сразу после победы. Мы можемпотому относиться с подозрением, если не с полным недоверием, ко всем описаниям панического ужаса, охватившего захватчиков, их стремительного бегства к кораблям и обезумевших всадников, которые останавливались только для того, чтобы перерезать глотки лошадям, дабы те не достались сарацинам. Но определенно, Рожер и его советники опять просчитались. Гордясь своим флотом, они не позаботились о том, чтобы подготовить достойную сухопутную армию, и недооценивали силу африканцев. Это было их второе унижение за пять лет, и в данном случае, побитые четырнадцатилетним мальчиком, они, помимо всего прочего, потеряли репутацию.
Находясь в безопасности на борту своих кораблей вне досягаемости лучников Хасана, сицилийцы немного воспрянули духом — достаточно, по крайней мере для того, чтобы оценить ситуацию. Их главной заботой теперь был гарнизон, все еще державшийся в Ад-Димасе. Христодулос не хотел бросать воинов на произвол судьбы, даже не попытавшись их спасти. Неделю его суда стояли на рейде у берега, ожидая удобного случая, но напрасно. Мусульмане понимали намерения сицилийцев и неусыпно стерегли замок. Наконец, когда припасы стали иссякать, адмирал понял, что положение безнадежно. Он отдал приказ об отступлении, и его флот поднял паруса и исчез на севере за горизонтом. Во всей этой малодостойной кампании лишь оставшемуся в крепости гарнизону довелось проявить первый — и последний — проблеск сицилийского боевого духа. После того как все попытки откупиться от сарацин провалились, они решили продать свои жизни дорого. Они держались сколько могли, а 10 августа запасы еды и воды почти кончились, они вышли из Ад-Димаса с мечами в руках, дали бой и погибли все до одного. Тем временем их соратники, возвращавшиеся домой, вновь попали в шторм, многие корабли затонули, и из трехсот судов, которые столь самонадеянно отплыли из Марсалы месяцем раньше, только сто — согласно заявлению Хасана — вернулось на Сицилию.
За одну ночь юный Хасан — чье понимание важности общественного мнения и умение его использовать выдают в нем правителя, намного опередившего свое время, — "превратился в героя ислама, воспеваемого поэтами от Кордовы до Багдада. Рожер, со своей стороны, потерял престиж и не скоро сумел восстановить его. Первое серьезное военное предприятие в его правление и первый в выход на международную арену, с желанием показать себя величайшей силой в Европе, окончился фиаско. Рожер, похоже, не стал искать козлов отпущения. Христодулос, который в наибольшей степени был ответствен за случившуюся катастрофу, с этого времени стал утрачивать влияние, но он не потерял ни своего поста, ни расположения графа. Георгий из Антиохии, чьи усилия обеспечили захват Ад-Димаса — единственную, хотя и кратковременную победу за всю кампанию, — сохранил безупречную репутацию. Но для всех христиан Сицилии это был жестокий удар, и арабский историк, современник тех событий, рассказывает со слов очевидцев о «франкских рыцарях» в приемной Рожера, которые рвали на себе бороды, пока кровь не начинала течь по их лицам, и клялись отомстить. [84] Сам граф, хотя и не подавал вида, вероятно, испытывал те же чувства. Он был мстителен и никогда не забывал обид. Но он обладал также достаточной выдержкой и не собирался далее рисковать своей репутацией, предприняв третью атаку — по крайней мере в тот момент. Вражда с Хасаном продолжалась несколько лет, но от случая к случаю; союз, который Рожер заключил в 1128 г. с графом Раймондом Барселонским, был направлен скорее против альморавидов в Испании, нежели против Зиридов, и при всех условиях не привел ни к чему. Кроме того, у Рожера нашлось множество других дел. Ему предстояло пережить много триумфов и бедствий до того дня, ровно через четверть века, когда Георгий из Антиохии гордо внес сицилийское знамя в Махдию и подвел черту под этим спором.
84
Абу эс-Салт, цитируемый Амяри, «История мусульман в Сицилии», т. III, с. 387.
Глава 22
ВОССОЕДИНЕНИЕ
Города герцогства — Салерно, Троя, Мельфи, Веноза и другие, оставшиеся без защиты своего господина, попадали во власть то одного тирана, то другого. И каждый поступал по своему разумению, ибо никто ему не говорил «нет». И, не боясь наказания в этой жизни, люди творили зло все более свободно. И не только путники опасались за свою жизнь, но и землепашцы не могли спокойно засевать свои поля и собирать урожай. Что еще могу я сказать? Если Бог не оставил в живых потомков Гвискара, способных поддержать герцогскую власть, вся страна неизбежно должна погибнуть от собственной слабости и жестокости.
В течение сорока с лишним лет, которые протекли после смерти Робера Гвискара, герцогство Апулия переживало резкий и непреодолимый упадок. Рожер Борса, с трудом тащась по степям своего отца, прилагал
85
В письме, датированном Днем святого Валентина 1966 г., хранитель монастырского архива его преосвященство Анжело Мифсуд пишет, что «благодарность монахов Ла-Кавы к своему прославленному благодетелю не иссякла и всегда жила в их сердцах».
Ему наследовал ребенок — младший и единственный оставшийся в живых из его трех сыновей. Мальчика звали Вильгельм, и мать Алаина Фландрская приняла регентство. Это был не самый удачный вариант при данном положении дел, когда герцогству, как никогда, требовалась сильная рука. Смерть Боэмунда пришлась еще более некстати: останься он в живых, он мог бы захватить власть и спасти герцогство, в результате он сам оставил свою вдову Констанцию Французскую править в Таранто от имени его маленького сына Боэмунда II. Итак, при хаосе в стране, папе в тюрьме и волевом и решительном императоре в нескольких милях от Рима южная Италия оказалась под формальным правлением трех женщин — Аделаиды, Алаины и Констанции — все трое были чужестранки, и двое не имели ни малейшего опыта в политике и государственных делах. Нет ничего удивительного, что, особенно среди лангобардского населения, общее ощущение крушения и безнадежности вылилось в могучую вспышку антинормандских чувств. Какие выгоды, спрашивали люди, эти разбойники принесли Италии? За столетие, прошедшее с их первого появления, едва ли хоть один год обходился без разграбленных городов и опустошенных полей, без новых страниц в печальной истории кровопролитий и насилия на юге. Они уничтожили старое лангобардское наследие, но не сумели построить что-либо прочное. Единственной надеждой для страны оставался Генрих, император, который, разобравшись столь удачно с папой, теперь, без сомнения, должен был обратить свое внимание на нормандцев.
Но Генрих этого не сделал. Вместо этого он отправился со своей армией на север, оставив и папу Пасхалия — ныне вновь свободного и обретавшего все большее влияние с каждым шагом, отдалявшим императора от Рима, — и нормандцев, единственных союзников папства на юге. Зависимость папы от силы нормандского оружия возросла еще больше после смерти в 1115 г. семидесятилетней Матильды Тосканской, а тем временем герцогство Апулия стремительно катилось к полному крушению. Регентша Алаина умерла в 1115 г. Ее сын Вильгельм, которого Ромуальд, архиепископ Салерно, описывает как «щедрого, доброго, скромного и терпеливого, набожного и милосердного человека, очень любимого своим народом», также, по-видимому, покровительствовал церкви и духовенству. К сожалению, добрый архиепископ говорил в тех же словах и о Рожере Борее, а Вильгельм вскоре проявил себя даже более бездарным и бестолковым правителем, чем его отец. Если Рожер Борса пытался вмешиваться в происходящее — иногда, с помощью дяди, успешно, — Вильгельм даже не пробовал это сделать. Когда Генрих V вновь напал на Рим в 1117 г., герцог Апулийский не ударил палец о палец, чтобы помочь папе — своему сюзерену, который тремя годами ранее утвердил его во всех правах и титулах. В Капую, а не в Салерно пришлось обратиться несчастному папе в трудный час. Такую же безучастность Вильгельм выказывал и когда речь шла о его собственных владениях. По всей южной Италии его вассалы вершили суд по своей воле, распри и раздоры не прекращались, и даже длительная междоусобица в Бари, закончившаяся убийством архиепископа, заключением в тюрьму княгини Констанции и возведением на трон узурпатора Гримоальда, вызвала лишь робкий протест внука Гвискара.
Такова была ситуация, когда в 1121 г. Рожер Сицилийский счел, что пора вмешаться. Почему он выбрал именно этот момент, не совсем понятно, также мы не знаем точно всего района боевых действий, хотя, вероятнее всего, и него входили те области Калабрии, которые отец Рожера не успел затребовать в благодарность за помощь. Но, каковы бы ни были детали, экспедиция оказалась даже более успешной, чем рассчитывал Рожер. Игнорируя мольбы нового папы Геласия II, который всеми силами убеждал своего бездеятельного соседа противостоять угрозам со стороны Сицилии, за следующий год граф Сицилийский заключил со своим кузеном, как минимум, три сепаратных договора. Это не составило труда. Вильгельм, помимо того что был плохим воином, постоянно и безнадежно нуждался в деньгах, так что, когда ему удавалось собрать армию, он обнаруживал, что не способен ей платить. Рожер, со своей стороны, всегда предпочитал добиваться своего с помощью золота, а не кровопролития; судя по всему, все три раза переговоры велись в основном по поводу финансовых вопросов. Последний договор был заключен по инициативе Вильгельма, просившего о помощи, и рассказ хрониста об этом происшествии открывает нам многое касательно характера самого герцога и состояния дел в герцогстве.
«И когда Вильгельм прибыл к графу Сицилии, он зарыдал, говоря: «Благородный граф, я взываю к вам теперь во имя нашего родства и по причине вашего великого богатства и могущества. Я пришел свидетельствовать против графа Жордана (из Ариано) и просить вашей помощи в мести ему за меня. Ибо недавно, когда я входил в город Нуско, граф Жордан появился у ворот с командой рыцарей; он угрожал мне и оскорблял меня, крича: «Я укорочу твое одеяние!», после чего он разграбил все мои земли в Нуско. Поскольку у меня не достаточно сил, чтобы противостоять ему, я был вынужден стерпеть его оскорбления, но теперь я жажду мести». [86]
86
Фалько из Беневенто.