Нормандский гость
Шрифт:
– Реакцию герцога нетрудно было предугадать, – задумчиво произнес Карл Лотарингский. – Твоя речь не вызвала у него бурного восторга.
– Почему вы так решили? – с интересом спросил Людовик.
– Вряд ли Гуго мог планировать натянутость отношений между ним и Церковью, откуда один шаг до папы.
– Вы словно сами присутствовали при этом разговоре. Так оно и было. Я заметил, что герцог помрачнел. Теперь я понял причину этого. Но непонятным было его дальнейшее поведение: он с готовностью пошел со мной осаждать
– Он не посмел перечить воле короля, вот мотивы его действий. Ведь он всего лишь твой вассал. В случае чего вина ляжет не на него. Тонкий политик, хитрый и осторожный, продумывает каждый свой шаг. Однако что же дальше? Вы осадили Реймс?
– Но не взяли его, потеряв много людей.
– И ты снял осаду?
– Вначале я отправил к Адальберону гонца с предложением добровольно сдать город, пока дело не дошло до штурма, а потом позорного изгнания архиепископа из королевства. Далее ему предписывалось принести клятву верности франкскому королю и разрушить имперские замки в его епархии.
– Архиепископ, конечно же, стал уверять тебя, что наветы на него ложны, он всегда был предан своему королю, а посему не понимает, что происходит: почему осада, чего от него хотят?
– Клянусь, вы меня удивляете, дядя! – воскликнул король. – Что заставило вас так подумать?
– Я почти в два раза старше тебя, племянник, и немало повидал в жизни. Будь это воин, он вышел бы на битву, а поскольку он духовное лицо, то, как и всякий церковник, стал изворачиваться, пожимая плечами и делая удивленные глаза. Хитрость и лицемерие – обычное оружие церкви.
– Ах, дядя, как мне не хватало всегда вас и ваших советов, – сокрушенно вздохнул Людовик. – Вероятно, тогда всё сложилось бы иначе… Но я продолжу. Мой посланник прибавил, что архиепископ согласен, как я того требую, держать оправдательную речь и для этого готов встретиться со мной в Компьене. Это меня устраивало, тем более, что погода не благоприятствовала длительной осаде: стоял март, люди мерзли. Я снял осаду и отошел в Санлис.
– Остальное мне известно, – сказал Карл. – Архиепископ, конечно же, не выполнил твоих условий и не разрушил имперские замки.
– Мало того, – поспешно добавил Людовик, – он послал туда сильные гарнизоны, будто бы кто-то уведомил его о моих планах захватить эти замки. Но я догадываюсь: это Герберт, больше некому. А тут еще епископ Ланский Асцелин…
– Ты получил мое письмо в начале этого года? Понял, наконец, что он любовник твоей матери? Он был им и тогда, при твоем отце. Я знал об этом и пытался раскрыть Лотарю глаза на измену жены… а он изгнал меня. Не зная, какой найти предлог, он использовал первый подвернувшийся под руку, обвинив брата в клевете.
– Этот Асцелин тоже имперский прислужник, как и моя мать. Ну да с волком дружить – по-волчьи выть. Я выгнал обоих, приказал им убираться из королевства. А они нашли приют… у Гуго.
– Они
– Теперь вы видите, дядя, все ополчились против меня. Даже Эд и Герберт, верные слуги отца, замурлыкали у ляжек толстухи Аделаиды. Впрочем, после смерти своего сеньора они продолжали также верно служить и его жене. И вот теперь, когда все отвернулись от меня, лаская преданными взглядами красные сапожки на ногах Феофано и тройной подбородок ее свекрови, мамочка Оттона шлет мне предостерегающее письмо. Она угрожает войной, если я не прекращу нападок на Адальберона.
– Высоко же она ценит жизнь реймского ренегата, коли решилась на такое, – обронил герцог. – Тебе стоит призадуматься, племянник: слишком велики у империи шансы на выигрыш.
– Я не отступлюсь от своего! – решительно отрезал Людовик. – И я избавлюсь от реймского волка, мечтающего напиться франкской крови. Суд назначен на двадцать седьмое марта. Осталось ровно два дня.
– Кто же будет судить архиепископа помимо тебя? – усмехнулся дядя. – Его сторонники, такие же слуги империи?
– Мои вассалы, вся франкская знать!
– Не боишься последствий необдуманного шага?
– Кто посмеет подать голос против франкского короля?
– Римский папа и император Оттон.
– Меня поддержат герцоги и графы.
– Голос одного из этих двоих будет весомее.
– В своих владениях я – король, и архиепископ Адальберон – мой вассал.
– Это не понравится империи, тебе не стоит наживать в ее лице врага. Резолюция суда не должна вызвать недовольство. Феофано уже косится на тебя из-за Вердена; неугодный ей вердикт заставит ее двинуть на Лан свои войска.
– Но я не могу оставить безнаказанным этого реймского плута!
– Ты стоишь на зыбкой почве, тебе следует свернуть на грунт.
– Искать мира с империей?!
– Только тогда она закроет глаза на этот суд.
– И отдать ей Верден? Одно из двух главных епископств! Ворота Лотарингии!
– Если хочешь, поставь условие.
– Никогда! – воскликнул король, вскочил и принялся мерить комнату шагами от стены к стене. – Ведь мой отец завоевал этот город! Отдать его – значит предать отца! Склонить шею перед трясущейся от старости жирной германской свиньёй!
– Тогда готовься к войне.
– Пусть так! Я первым пойду на Оттона!
– И будешь разбит.
– Еще посмотрим, как я сверну ему шею.
– Королевство франков велико, тебе не успеть собрать войско. К тому же не все пойдут. Каждый граф и герцог – сам себе король. Чего ради ему встревать в твои распри с империей?
Людовик остановился близ дяди, лоб прорезали морщины.
– Думаете, мне не одолеть германца?
– Как ястреб ни быстр, орел все же сильнее.
– По-вашему, надлежит искать с ним мира?