Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.

Дуглас Дэвид

Любая оценка достижений норманнов должна включать в себя исчерпывающий отчет об издержках, понесенных и в Италии и в Англии, то есть о последовавших вслед за этим страданиях и причиненном ущербе. Но жестокие разрушения есть неотъемлемая часть войны в любой стране, и в этом смысле норманны не уникальны даже в кругу своих современников. Зверства эрлов в Англии за 30 лет до норманнского завоевания ничуть не менее отвратительны, чем то, что происходило позже. По словам Саймона из Дарема, никакая военная операция того периода, даже «Разорение Севера», не были отмечены более злодейскими поступками, чем те, что совершил король Шотландии Малькольм III в своих рейдах на Тисдейл и Камберленд [162] . Чрезвычайно отвратительны были и нечеловеческие поступки выходцев из Джираса в 1086 году по отношению к своим врагам в Калабрии [163] , а в жизни Роберта Гвискара не было ничего более омерзительного, чем то, как его враг принц Гизульф II Салернский обошелся с жителями Амальфи [164] .

162

Simeon of Durham, Hist. Regum. (Opera Omnia, II, pp. 191, 192).

163

Malaterra, II, p. 24.

164

Ibid., III, p. 3; Amatus, VIII, pp. 3–8.

Однако

простой ссылкой на людей, чьей основной страстью была любовь к жестокости и чьи амбиции ограничивались безудержным мародерством, нельзя объяснить ни сами норманнские завоевания, ни их стойкие последствия. Успех норманнов в этот период является прежде всего следствием того факта, что они всюду проявили себя как выдающиеся воины эпохи. В бою они были искусными воинами, а в битвах при Чивитате, Гастингсе и в Антиохии они сумели с выгодой для себя подчиниться слаженному руководству. Подвиги их, без сомнения, были приукрашены более поздними писателями норманнского же происхождения, но в XI веке на полях сражений в Италии, Британии, Сирии и на Сицилии норманны были достойны более сильных соперников, чем те, с которыми им довелось встретиться. Все норманнские завоевания периода 1050–1100 годов стали возможны благодаря тому, что они повсюду с успехом применяли свои собственные методы ведения войны.

II

Часто говорят о том, что норманнам сопутствовала удача, но подобное утверждение оправданно лишь частично. Своевременные для норманнов смерти короля Франции Генриха I и герцога Анжуйского Жоффруа в 1060 году, вторжение в 1066 году в Англию Харальда Сурового и, возможно, поведение ветра над Ла-Маншем в сентябре того же года — все это помогло Вильгельму Завоевателю. Аналогичным образом распри между различными государствами на юге, упадок Византии после смерти в 1025 году Василия II и гражданские войны среди мусульманских правителей на Сицилии помогли продвижению норманнов на юг. Позже гражданская война, последовавшая за смертью в 1092 году султана Багдада Малик-шаха, и смерть его брата Тутуша в 1095 году, возможно, также внесли свою лепту в появление четырьмя годами позже норманнского Антиохийского княжества. Но и шансом надо уметь воспользоваться, а длинную цепь побед норманнов в эти десятилетия в столь многих странах простым счастливым случаем не объяснить. Сами эти победы являются убедительным доказательством высокого статуса воинов-норманнов.

Постоянный спрос в Италии на норманнских воинов, который они удовлетворяли без малейших колебаний, доказывает, что свои исключительные воинские способности норманны проявили рано. Гвемар IV Салернский воспользовался их услугами в борьбе с сарацинами, Мелес обращался к ним, воюя с византийцами. После сражения близ местечка Канны в 1018 году многие из них отправились на службу к грекам, против которых только что воевали, а затем значительная часть норманнов под предводительством Византии переправились через пролив в Мессину, откуда они безуспешно пытались отвоевать у мусульман Сицилию. Даже когда молодой Роберт Гвискар был уже в Италии, многие норманны оставались на службе у греков, и в решающих боях при осаде Бари в 1071 году норманны воевали как по одну, так и по другую сторону. Безусловно, это были простые люди, но подобный нрав проявляли и сами лидеры. Подтверждением этого является поведение Раннульфа из Аверсы, который с 1030 по 1045 год вступал то в один, то в другой союз, и сыновей Танкреда Готвилльского: пока двое старших из трех знаменитых братьев примерно в 1038 году находились на службе у греков на Сицилии, младший примерно в 1060 году состоял в союзе с эмиром Сиракуз Ибн-ат-Тимнахом [165] . Очевидно, что вооруженная поддержка норманнов оценивалась очень высоко.

165

Malaterra, I, p. 7, II, p. 3.

Типичный норманнский воин того периода — это тяжеловооруженный сражающийся верхом солдат, и у нас нет оснований полагать, что их боевые качества или снаряжение существенно отличались в Англии, Италии и на Сицилии ^{32} . Норманнского воина, облаченного в конусообразный шлем и кольчугу из металлических колец (хотя подобным снаряжением обладали только богатые) и вооруженного мечом и щитом, по форме напоминающим воздушного змея, заостренного книзу, — таким он предстает перед нами на ковре Байё — во второй половине XI века, несомненно, можно было встретить не только в Суссексе, но и в Апулии и на Сицилии. По всеобщему признанию, данный ковер, увы, является скудным свидетельством, так как ни одно вдохновенное творение не увековечило деяний Роберта Гвискара. Но, к счастью, конные войска, сражавшиеся в 1107 году под предводительством Боэмунда, описала Анна Комнина. Вот что она пишет о норманнах: «Их доспехи представляют собой железную кольчугу, сплетенную из вдетых друг в друга колец, и железный панцирь из такого хорошего железа, что оно отражает стрелы и надежно защищает тело воина. Кроме того, защитой служит щит — не круглый, а продолговатый, широкий сверху, а внизу заканчивающийся острием; с внутренней стороны он слегка изогнут, а внешняя поверхность его — гладкая, блестящая, со сверкающим медным выступом. Способен пробить даже вавилонскую стену» [166] .

166

Alexiad, XIII, p. 8.

Анна Комнина писала это примерно в 1145 году, в конце своей долгой жизни, и, без сомнения, медная выпуклость в центре щита — это вставка середины XII века ^{33} . За исключением этого, картина, которая вырисовывается из ее описания, поразительно похожа на то, что представлено на ковре Байё, которого она, безусловно, не видела.

Более того, здесь можно провести более конкретные аналогии касательно еще одного аспекта. Нам хорошо известно о важности конных войск для экспедиций Вильгельма Завоевателя в Англию, на ковре Байё полностью запечатлены подвиги норманнских всадников в битве при Гастингсе (см. илл. III). Но особые навыки норманнских всадников были хорошо известны и на Востоке, к первой четверти XII века норманнский тип атаки и «прославился», и внушал страх. Считали, что эта атака почти «неотразима», а ее эффект был таков, как «если бы в стенах Вавилона проделали дыру» [167] . Поэтому неудивительно, что в первом крестовом походе тактика турок сводилась в основном к уменьшению эффекта этой труднопреодолимой атаки, и, как мы покажем ниже, отличительной чертой военного искусства Боэмунда стало введение контрмер, чтобы сделать натиск своих конных рыцарей действенным.

167

Alexiad, V, p. 4; XIII, p. 8.

Анна Комнина не всегда четко различала норманнов и других «франков», но справедливость ее замечаний доказывается тем, что большинство побед норманнов в период с 1050 по 1100 год были победами конницы над пехотой. И здесь, между двумя наиболее ранними и наиболее значимыми победами норманнов, действительно можно провести прямые аналогии. Это победы в битвах при Чивитате в 1053 году и при Гастингсе 13 лет спустя. Оба этих сражения довольно подробно описываются в ранних источниках. О первом рассказывают Вильгельм из Апулии и биографы Папы Льва IX, а о втором — Вильгельм из Пуатье и автор поэмы Кармен [168] . Все эти писатели подчеркивают, что в конечном итоге успех норманнам обеспечили рыцари на лошадях, сражающиеся против пехотинцев. Известно, что в битве при Гастингсе против пехоты Гарольда, закрепившейся на вершине горы, норманны применяли повторяющиеся атаки рыцарей. Но и в битве при Чивитате похожая тактика привели к схожим результатам.

Атаки норманнов и там были конными, решительными и повторяющимися. Главное сопротивление исходило от пеших швабских наемников Папы, которые сначала сражались в очень сомкнутом строю, «как стена» ^{34} , потом перегруппировались в расчлененный строй в две линии и наконец были окончательно разбиты [169] . Сходство с действиями воинов Гарольда в битве при Гастингсе абсолютно очевидно. Они тоже организовали сомкнутый строй, плотно сведя щиты, и прошло немало времени, прежде чем норманнам все-таки удалось сломить их сопротивление.

168

Will. Apul., II, vv. 180–226; Will. Poit., 186–205; Carmen, XV, 410 et seq.; Watterich, Vitae Pont., I, 95–177; Amatus, II, p. 37.

169

Facta tarnen de se quasi muro in modo corone mortem expectantes (Cf. Gregorovius, op. cit., IV, pt I, p. 84). Параллель с битвой при Гастингсе (Will. Poit., p. 186, Cuncti pedites densius conglobati) в самом деле примечательна.

Конные атаки, столь успешно примененные норманнами в битвах при Чивитате и Гастингсе, разработаны были, несомненно, с расчетом на массовый шок врага. Но со временем они превратились в совокупность индивидуальных атак. Скорее всего, именно по этой причине в случае неудачи в подобной атаке командующему было трудно перегруппировывать всадников, чтобы они смогли предпринять вторую попытку. Контролировать ситуацию на поле сражения было сложно. И тем не менее в битве при Чивитате, когда итальянцы бросились бежать, Ричард из Аверсы сумел остановить всадников, преследовавших итальянцев, и перегруппировать их для нового наступления на швабов. А в критический момент битвы при Гастингсе Вильгельму Завоевателю удалось, хотя и не без сложностей, сплотить своих замешкавшихся всадников и вновь отправить их на гору для заключительной атаки [170] . Такая дисциплина на поле брани, где наверняка царила неразбериха, было бы невозможна, если бы норманнских всадников (а также и их лошадей) не тренировали заранее, чтобы достичь некоторой слаженности в действиях. В данном контексте было бы интересно узнать, каковы были, например, в мирное время обязанности Жильбера дю Пина, который был не просто вассалом Рожера де Бомона, но и его princeps militiae [171] , а «характерная сплоченность» конного контингента норманнских лордов в битве при Гастингсе уже отмечалась [172] .

170

Will. Poit., pp. 190–193.

171

Ord. Vit., p. 342.

172

Stenton, Anglo-Saxon England, p. 385.

Существуют свидетельства, на основе которых можно полагать, что в битве при Гастингсе подобная дисциплина подверглась суровому испытанию и выстояла. По словам и Вильгельма из Пуатье, и автора Кармен, в самый разгар сражения норманнские всадники согласно приказу успешно симулировали побег, соблазнив тем самым противника на преследование, но после этого они развернулись и сокрушили врага [173] . Этот маневр столь трудновыполним в момент суровой борьбы, что несколько современных комментаторов отказываются верить в то, что он когда-либо применялся, и утверждают, что подобное заявление было сделано лишь для того, чтобы скрыть то, что на самом деле было беспорядочным отступлением [174] . Могло быть и так, но этот тактический прием часто использовали и в других боях того периода. В 1053 году норманны воспользовались этим приемом близ Арквеса, применили его в 1082 году против императорских войск в битве при Лариссе [175] , а когда в 1099 году крестоносцы пришли в Сирию, то обнаружили, что для мусульман подобная тактика — это нечто привычное [176] . Более того, этот прием не только часто применялся, это был один из тех приемов, к которым (как кажется) норманны были особенно привязаны. Они, несомненно, воспользовались этим приемом в бою у Мессины в 1060 году. Говорят, что в битве при Касселе в 1071 году этой тактикой пользовался Роберт Фландрский (его союзниками были норманны), а в битве при Артахе в 1105 году турки применили ее против норманнов. Таким образом, у нас, видимо, есть все основания не отказываться столь поспешно от более ранних утверждений о том, что этот прием успешно применялся в 1066 году в битве при Гастингсе. Если это так, то это выдающийся пример дисциплины и умения норманнской конницы того периода.

173

Will, Poit., p. 194; Carmen, vv. 420–430.

174

E. g. A. H. Burne (Battlefields of England, 19–45); С. H. Lemmon in The Norman Conquest, ed. С. T. Chevalier, p. 109; J. Beeler, Warfare in England, p. 21.

175

Will. Jumifiges, p. 120; Alexiad, V, p. 6.

176

Sir H. A. R. Gibbs (ed. Damascus Chronicle, p. 40) отмечает: «Арабская конница осталась верна своей традиционной тактике: наступление, отступление, имитирующее бегство, а затем, когда враги начинали преследование, в запланированном заранее месте снова поворот и атака на них».

III

Нет сомнений, что своими успехами норманны в значительной степени обязаны военным качествам своих особым образом вооруженных всадников. Однако можно легко впасть в преувеличение этих качеств. Если в битве при Гастингсе армия Вильгельма по оценкам состояла примерно из 7000 человек и только малая доля из них была вооружена полностью и сражалась верхом, то более позднее утверждение о том, что в битве при Чивитате на стороне норманнов выступило 3000 конных воинов [177] , представляется весьма сомнительным. И действительно, во второй половине правления норманнов в Англии, когда для Вильгельма ситуация была гораздо более благоприятной, общее количество всадников, на чью службу мог рассчитывать Завоеватель взамен на грамоты, пожалованные им в Англии в период с 1070 по 1087 год, вероятно, не превышало 5000 человек, и никогда нельзя было рассчитывать, что все они станут служить одновременно. В Италии и на Сицилии всадников наверняка было еще меньше. В начале 1061 года при высадке на Сицилию у Рожера было примерно 160 всадников, а общее количество всадников, прибывших в том же году в два этапа через Мессенский пролив для взятия Мессины, составляло примерно 450 человек. Утверждали, что в следующей кампании у Рожера было 700 рыцарей, но мог ли он до 1091 года вывести на поле брани одновременно более тысячи разнообразно вооруженных конных воинов, остается под вопросом [178] .

177

Will. Apul., II, vv. 137, 138.

178

Waley, op. cit., pp. 122–123; Douglas, op. cit., pp. 276–278.