Норматив

Верховцев Борис

Игра

Ты садишься вальяжно в Лэнд Ровер, Я штурмую облезлый трамвай, Ты по делу поедешь в Ганновер, Я без дела в Хабаровский край. Ты загружен по времени крайне, Я свободен, как в поле ветра — Всё логично и йэдэм дас зайнэ, [2] Это просто такая игра. Ты играешь в хозяина мира, Я играю в целителя душ… Всё равно у ворот Командира Мы сорвём одинаковый куш.

2

Jedem das Seine (нем.) —

каждому своё.

Коммунальным работникам

И когда это успел так нализаться я, И какая меня стукнула шиза, Что простая на пути канализация Совершенно мне не бросилась в глаза? А теперь вот переломаны конечности, И губа теперь существенно крупней, И хотя не время думать мне о вечности, Я лежу весь день и думаю о ней. Вы, ремонтники — работники полезные… Только вот что я вам, милые, скажу: Здесь, по улицам, не только ходят трезвые, Здесь, по улицам, и я ещё хожу!

Кому-то

Я помню чудное мгновенье,© А после — всё. Сплошной провал. Мне водку кто-то без стесненья В стакан гранёный подливал. В глазах темно, кругом блевота, Меня таскало по углам… А ведь не будь того, кого-то, Я вряд ли б так нажрался в хлам. Теперь — терзания и смута, Ведь всё так чинно быть могло б… Придётся этому кому-то, При встрече больно врезать в лоб.

Кретин

Я был на пляже прошлым летом… Ну, по путёвке… ну, в Форосе… Гляжу — бросают… ну… монеты… Ну… я подумал… тоже бросил… А тут вчера… на том же пляже… Решил проверить… ну, от скуки… Ну… маску взял… нырнул туда же… Монеты нет… украли, суки.

Круговорот

Начальник ЖЭКа гражданин Синельников Терпеть не мог по жизни понедельников. А впрочем, не любил еще и вторников — По вторникам всегда кричал на дворников. По средам также был не в настроении И ненавидел всех, кто в подчинении. И четверги бывали напряженными — Ругался с сыновьями и их женами. Не приносили радости и пятницы — Бухгалтершам орал: «Вы все развратницы!» Был страшно недоволен и субботами С их вечными домашними заботами. Воскресные с друзьями возлияния Имели благотворное влияние. Но из-за них-то гражданин Синельников И не терпел по жизни понедельников.

Кто читает меня

Иногда как представится мне, Кто меня на досуге читает — Даже холод идёт по спине, Даже, знаете, сердце хватает. Вдруг стихи мои страшно влекут Губернатора города Сумы? Вдруг сейчас ошивается тут Депутат Государственной Думы? Подустав от тупых остряков Каждый вечер (а что здесь такого?) Посещает мой сайт Масляков, И супруга его, Маслякова. Как проверить — а вдруг иногда, Среди прочего разного пипла, Пугачёва заходит сюда И хохочет прокурено-хрипло. Или может какой юморист… Прилепился, зараза, к экрану, Передрал пару шуток на лист, И в программу несёт к Петросяну? Я морально к тому не готов, И

порою от мысли не спится, Что до нас, стихотворных шутов, Снизойдут элитарные лица. Но писать аккуратнее впредь, Очевидно, мне всё же придётся, Чтоб в глаза им спокойно смотреть — Кто их знает, как всё повернётся…

Мне бы крылья

Мне бы крылья да сбросить балласт, Чтобы выше голов и орлов, Там, где буду на что-то горазд, Там, где нету ни звуков, ни слов. Отдохнуть от наскучивших дел, Окунуться в тот перистый дым, Где неведом желаний предел, И не грех появляться хмельным. Мне бы крылья да сбросить балласт, Чтобы ввысь и вокруг — никого… Жаль, что этого сделать не даст Мне родная моя ПВО.

Моё счастье

Вы думаете, счастье стоит дорого? А я пришёл к тому, что поступенно я От мишуры бессмысленного вороха Сумел отфильтровать первостепенное. Я радуюсь, на небо глядя звёздное, Что находясь тут временно, практически, Не впал я в состоянье коматозное, И не изведал криз гипертонический. Знакомые всё шутят, забавляются: «Погодь, придавит, нечего куражиться» Молчите! Этим счастье отравляется И вовсе невозможным сразу кажется. И оглушённый выпадами резкими Счастливым быть хочу недальновидно я, Забыв, что и ко мне, гремя железками Прикатится коляска инвалидная…

Молчанье

В моём молчаньи — холод и тоска В обёртке пустоты необычайной, Когда-то полноводная река Стекает нынче в час по ложке чайной. Мне надоел словесный балаган: Одним полуштрихом, полунамёком Я делаю людей из обезьян, Что, правда, им потом выходит боком. Плетёт бродяга-остеохондроз Мне что-то наподобие букета Из грязных лир и пластиковых роз, И прочей атрибутики поэта. И радуется вредное нутро, Что мой пирог другими не надкушен, Молчанье — золото, а слово — серебро… А к золоту я с детства равнодушен.

Москва слезам верит

Прогноз киношный был неточен: Москва уже который год Как верит в слёзы, даже очень — Тут просто надо знать подход. Ей безразлично кто смеётся, А кто реветь пришёл навзрыд: Плати лавэ и всё срастётся, Она поверит и простит. Вчера раздетый и разутый, Достигнешь враз любых высот, Когда за каждую слезу ты Отвалишь баксов по пятьсот.

Муза

Тише, не орите! Детвору — в кровати! Кошку спрячьте в погреб — топает некстати, Нынче прилетела муза в дом поэта… Сигарета, кофе. Кофе, сигарета… Форточку откройте, пусть свободно дышит, Ветер на затылке волосы колышет, Может, для балета пишет он либретто… Кофе, сигарета. Кофе, сигарета… Муза сядет скромно на оконной раме, Проследит, подправит, хлопая крылами, Если тот схалтурит, даст слабинку где-то… Сигарета, кофе. Кофе, сигарета… Каждому от музы гонорар положен, Но сказала муза: «Этот безнадёжен…» Выпорхнула, сволочь, подмигнув игриво… Водка, пиво, водка. Пиво, водка, пиво…