Нортланд

Беляева Дария Андреевна

— Так-то, — сказала Ивонн, но я не удержалась:

— Хотя это не чушь, а вполне правомочное рассуждение. Так как вся ответственность западной цивилизации за свой исторический путь лежит теперь только на нас, думаю…

— Никому не интересно, что ты думаешь, — сказал Карл. И хотя тон у него был вполне обычный, я вдруг поняла, что он невероятно зол. Столкнувшись с ним взглядом, я увидела, что Карл больше обычного побледнел и зубы сцепил так, что будь он персонажем мультфильма, они пошли бы трещинами.

— Забыли про своего

четвертого? — спросил Карл. Я и вправду не вспомнила про Отто. Он был тихий, незаметный мальчик, больше всего, судя по его повадкам, мечтавший вовсе не существовать. Иногда он разговаривал с нами, но всякий раз реплики его оказывались удивительно неподходящими ситуации. На его фоне я даже выигрывала пару очков в обаянии. Я его не боялась, в нем не было присущей мужчинам грубой воли. Отто мне почти нравился, но в нем не хватало материального присутствия, желания как-то занять собой пространство, чтобы мы подружились.

— А мы должны были привести его сюда сами? — спросила Ивонн, она бросила эту фразу легко, как одну из безобидных колкостей, вызывавших у Карла оскал, так и не оканчивавшийся вспышкой ярости. Ивонн любила подразнить его с азартом девчонки, возящей палкой по забору, слушая, как надрывается за ним собака. И вдруг этот пес сорвался с цепи. Карл схватил Ивонн за воротник.

— Еще одно слово, Лихте, и я испорчу тебе праздничное настроение.

Ивонн моргнула, затем улыбнулась ему широко и обезоруживающе.

— Простите, пожалуйста, куратор Вольф. Я не хотела.

Он грубо оттолкнул ее, рявкнул нам:

— Ждите здесь.

У нас, в принципе, других планов не было, и мы втроем почти одновременно, как смешные игрушки, кивнули. Карл, проходя по дорожке, сплюнул в клумбу, а затем вдруг прибавил шагу, и я поняла — проблемы у него, а не у нас.

Он не мог найти Отто. Маркус срывал завязи яблок, Рейнхард ходил туда и обратно по дорожке, а Ханс привычным образом считал. Мы слушали его голос и смотрели туда, где Карла уже не было.

— Знаете, — сказала Лили. — Это как с выпускным. Не так я представляла себе этот день.

— Да, — сказала Ивонн. — Или как с потерей девственности.

— У меня лично так получилось с жизнью в целом.

Мы не были подругами, но сейчас вдруг почувствовали, что одни друг у друга на свете. Мои самые близкие люди — мама и Роми, не поняли бы моих волнений сегодня. Нам не нужно было говорить, мы просто были друг у друга, и это было хорошее, стоящее чувство.

Мы курили сигареты под яблонями и любовались на клубы (безрадостные, надо сказать), а Карл все не приходил, и Отто тоже не было. Мы давно должны были начать, стрелки переметнулись через "стоило бы поторопиться" на "слишком поздно". Когда Карл появился один, мы втроем встали, отшатнулись к двери.

— Чего уставились? — рявкнул он. — Надеюсь, придурок повесился.

— А где Густав? — спросила Лили.

— В квартире, один, — сказал Карл задумчиво,

а затем добавил:

— Но я посоветовался с начальством.

Нервы его были так напряжены, что, казалось, еще секунда, и он начнет стрелять или упадет замертво. Мне больше понравился бы второй вариант.

— Но будет первый, — сказал Карл вслух. Обычно он комментировал мои мысли в пределах моей головы.

— Значит, их будет трое. Приказ кенига, медлить мы не будем, — сказал Карл, словно бы самому себе. Он прошел к двери, оттолкнув Ханса, и ввел кодовый номер, которого мы не знали.

Внутри все оказалось стерильно-белым, как я, впрочем, и ожидала. Это было подобие изолятора. Единственными причинами не считать, что я потеряла способность воспринимать цвета, оказались знамена в коридоре.

— Девочки налево, мальчики направо.

— Уже? — спросила я.

— Скоро встретитесь.

Мы пошли с Карлом, а Рейнхарда, Маркуса и Ханса увели двое врачей, одного из них я знала по медицинскому корпусу, лицо другого показалось мне неприятным, и я совершенно точно его не помнила. Рейнхард некоторое время упирался, и сдвинуть его с места врачам было довольно сложно. Конец этой операции я уже не увидела, потому как Карл затолкал нас в кабинет и закрыл за нами дверь.

— Раздевайтесь.

— Это ужасная шутка даже для тебя, — сказала Лили.

— Нет, я серьезно. Раздевайтесь.

Мы медлили, хотя тон его не предполагал возможности отказаться. Карл мотнул головой, затем сказал:

— Это часть процесса.

Процесса унижения и дегуманизации, к примеру. Карл издал нечто вроде рыка, затем подскочил ко мне и принялся, почти вырывая пуговицы, расстегивать мой пиджак. Я заверещала, и он позволил мне отскочить.

— Так-то. Лучше давайте сами. Обожаю свою работу.

Но нет, свою работу он в тот момент ненавидел. Он крупно просчитался, он не контролировал Отто. Карл посмотрел на меня, и мысли из головы вымыло. Мы начали раздеваться.

Кабинет был похож скорее на комнату ожидания. Четыре кресла, пустое пространство середине. Правда, столика с журналами не предусмотрели. Мы разошлись к креслам, и я порадовалась, что одно из них пустует, что Отто не было. Если, к примеру, считать или сосредоточиться на физических ощущениях, то раздеваться вовсе не так отвратительно.

Раз, два, три. На пляже ведь люди это делают. Четыре, пять, шесть. Вообще-то все люди раздеваются, без исключения. Семь, восемь, девять. Обычно, правда, в одиночестве. Десять, одиннадцать, двенадцать. Интересно, как там Ханс? Скоро научится считать до скольки только захочет.

Я села в кресло и прикрылась пиджаком. Лили обняла колени и смотрела в потолок, изображая задумчивость. Ивонн стояла, облокотившись на спинку кресла, совершенно себя не стесняясь. Тело ее было прекрасно, но еще прекраснее было умение не придавать значения обнаженности.