Нос
Шрифт:
Девяносто один.
Девяносто два.
Девяносто три.
Девяносто четыре.
Девяносто пять.
Девяносто шесть.
Девяносто семь.
Девяносто восемь.
Девяносто девять.
Сто.
Сто один.
Сто два.
Сто три. Немного успокоился.
Сто четыре.
Сто пять.
Сто шесть.
Сто семь.
Сто восемь.
Сто девять.
Сто десять.
Сто одиннадцать.
Сто двенадцать.
Сто тринадцать.
Сто четырнадцать.
Сто пятнадцать.
Сто шестнадцать.
Сто семнадцать.
Сто восемнадцать.
Сто девятнадцать.
Сто двадцать.
Сто двадцать один.
Сто двадцать два.
Я увидел платок на асфальте. Обычный носовой платок, насквозь промокший, лежащий в мелкой чёрной луже и слякоти на сыром асфальте над проходящей под землёй теплотрассой. На нём был простенький рисунок в виде цветочка и зеленоватое обрамление. Подобные платки мы вышивали на уроках труда в школе. Было весело. Я вдевал нитку в иголку, а потом протыкал ей верхние нечувствительные
Сто двадцать три.
Сто двадцать четыре.
У меня и у самого были такие платочки. Родители давали их мне. Носовые. Я всегда брал платочек с собой. И очень боялся его потерять. Ведь он мой. И, самое главное, его дали мне мои родители. Это проявление их любви ко мне. И потеряй я такой, то это бы выглядело как пренебрежение этой любовью, наплевательское отношение к ней. А я никогда ей не пренебрегал. Я собирал ей по крупицам. И видеть, что чей-то платочек, возможно, такой же дорогой, как и мои платочки были дороги мне, потерялся, было больно. И ещё больнее было осознавать, что я не могу его взять с собой, позаботиться о нём, потому что он не мой. Даже если я возьму его, то его владелец навряд ли придёт за ним. Да и не странно ли это: подбирать чей-то платок на улице? А вдруг в нём инфекция? Хотя, зная себя, на вопрос о странности можно было бы давно забить хер. Да и кто увидит? Тот, кто не спит в позднюю ночь между днями рабочих будней? Да и что я с ним буду делать? Вдруг его владелец вернётся за ним? Хотя сомневаюсь, что кто-то кроме меня может подумать о том, чтобы пойти искать потерянный носовой платок. Подумаешь. Дома ещё куча лежит. Но если для его хозяина этот платок такой же символ заботы и любви, как и для меня? Не, шанс один на миллион. Но представлять, что завтра утром толпа людей просто будет ходить по нему, не замечая, очень болезненно. И ещё большую боль доставляли мысли, что он никогда не вернётся к своему владельцу, и что его владелец будет переживать и грустить, как и сам платок, если бы был одушевлён. Может быть, он одушевлён, просто мы не можем зарегистрировать признаки его жизни в связи с недостаточно высоким развитием технологий или, – кому как удобно, – органов чувств?
Я постоял ещё пару минут, глядя на пустую улицу, простирающуюся дальше. Ситуация выводила меня из себя. Я повернулся к платку, наклонился и взял его двумя пальцами, давая воде стечь. Затем свернул его, слегка выжимая, и положил в карман куртки. И засунул в карманы руки.
Сто двадцать пять.
Сто двадцать шесть.
Сто двадцать семь.
Сто двадцать восемь.
Сто двадцать девять.
Сто тридцать.
Сто тридцать один.
Числа из трёх слов становится трудно произносить в голове: мысленный язык двигается не слишком быстро, шаги происходят быстрее. Я решил представлять числа вместо того, чтобы мысленно произносить их. А освободившееся место заполнить какой-нибудь тягучей, но лёгкой, сшитой из обрывков услышанного когда-то, неспешной музыкой, чтобы играла на фоне и было не так скучно идти.
132.
133.
134.
135.
136.
137.
138.
139.
140.
141.
142.
143.
144.
145.
146.
147.
148.
149.
150.
151.
152.
153.
154.
155.
156.
157.
158.
Живот заурчал от голода, –159. Я понял, что те двести грамм грамм овощного супа, – 160, – пара кусков хлеба и чай с сахаром, которые я употребил на ужине, –161, – в больнице, не придали мне нужных сил, – 162, – чтобы легко и без проблем закончить это путешествие, –163. Но останавливаться было нельзя, – 164. Хотя идти дальше уже совсем не хотелось.
165.
Мой взгляд привлекло кафе «Рубль», которое было по правую руку от меня. Оно было закрыто, но реклама работает всегда. И на большом плакате, еле освещаемом светом с улиц, был нарисован греческий салат. Мой живот заурчал ещё раз. Я никогда не пробовал греческий салат. Я знаю, что в него входят оливки или маслины, которые я тоже никогда не пробовал. Но в этот момент я знал, что хочу это попробовать. Я бы отдал многое за тарелку этого салата. Хотя, мне особо и нечего отдавать. Потому что у меня особо-то ничего и нет. А то, что у меня есть, отдать не получится, потому что у меня есть только я. Так что зачем мне греческий салат, если у меня не будет себя как личности? Без своей личности я могу и из мусорного ведра поесть. Так что как-нибудь в другой раз. Да и греческий салат, наверное, меня привлекает только тем, что в его названии есть часть «греч», которая вызывает у меня ассоциации с гречкой. Действительно: в прохладную зимнюю ночь не очень нормально хотеть холодный салат, но вполне нормально хотеть горячую кашу, согревающую и заполняющую не только живот, но и пустоты в душе.
Когда я вернулся в реальный мир из своих размышлений, то заметил, что сбился со счёта шагов. «Да и в похуй», – пронеслось у меня в голове. Я зашагал более уверено и быстро, потому что уже не нужно было подстраивать каждый шаг под скорость представления цифр в уме. Звук шагов громко раздавался в тишине спящего города, когда я шёл по голому асфальту, и мягко убаюкивал, когда я шёл по снегу. Множество маленьких шагов на пути к большой
Ноги несли меня сами. Я почти не обращал внимания на выполнение шагов. Как будто ноги стали сами по себе, отдельным организмом, который нёс меня. Жаль, что, несмотря на их отдельность, я всё так же ощущал их усталость. Но зато я мог перенести своё внимание на впитывание Ночного Духа. Ночной Дух – это независимая трансцендентно-мистическая нью-эйдж концепция, развитая и набирающая популярность в кругах деклассированных элементов, дрифтеров, – бродяг, – ведущих преимущественно ночной образ жизни, как естественный механизм защиты на фоне проблемы Y2K, которая, как полагают ведущие учёные и экономисты страны, через каких-то пару лет коснётся всех и каждого в наиболее вероятном апокалиптическом сценарии. «Да-а, просмотры телевизора в больнице по вечерам не прошли даром», – посмялся я у себя в мыслях. Мне похуй на проблему «удвакэ», я не знаю, что такое «трансцендентно», да и до каких-то учёных и экономистов мне тоже дела нет. Но не буду отрицать, что веду преимущественной ночной образ жизни, потому что так оно и есть. Как и не буду отрицать, тем не менее, Ночной Дух. Потому что Ночной Дух – это то, что делает ночной воздух непохожим на дневной. Это то, что делает ночные виды более завораживающими, чем дневные. Это то, что успокаивает беспокойный разум. И то, что пробуждает спящего. Это то, что духовно возвышает меня над низменными проявлениями людей и жизни, с которыми я встретился недавно и часто встречаюсь вообще. И то заставляет меня забыть или хотя бы отвлечься от них, отстраниться и вспомнить, что я не всегда плавал в этом болоте, а пока плаваю, то ощущение принадлежащим ему скорее чаще обременяет меня, а не радует. И именно его, – Ночной Дух, – я сейчас и буду наблюдать… Несмотря на то, что только что выдумал его.
Улица предстала предо мной, как обнажённая женщина, гордо и безмолвно демонстрируя свои нагие красоты. Дома более не наблюдали за нами: всех их глаза теперь были закрыты и не горели светом квартир. Они спали. Я вдохнул аромат улицы. Мокрый, холодный, пробирающий до нутра, вызывающий мурашки на спине. Вдохновляющий. Завораживающий. Без выхлопа машин и обоссанных стен подворотен. Чистый и уютный зимний воздух благородной улицы, по чьим изящным линиям я прошёлся взглядом. А она ответила мне блеском снега, который лежал на ней, нежась под оранжевым светом уличных фонарей. Внезапно один из фонарей, что стоял недалеко от меня, погас. Это встретилось мне не в первой, и я подумал: «Что, неужели мне так везёт, что я так часто попадаю на момент перегорания лампочки? Или они перегорают от моего присутствия?».
Холодный ветер обдул моё лицо и со свистом улетел прочь, оставив после себя зябкость в носу. Внезапно я осознал, что ничего не чувствую. Эмоции, чувства. Совсем ничего. Они все как будто исчезли разом. Вот они были – и вот их нет. Я посмотрел на эту же улицу и не испытал абсолютно никаких чувств. Я знал, что я должен чувствовать. То же, что и раньше. Поэтому я начал думать о тех чувствах, которые испытывал раньше. Я думал о них, и это было интуитивно, и мысли о них должны были заменить их самих. Но это не естественно. Это костыль для сломанной ноги эмоций. Эмоциональная инвалидность. Если задуматься, то она, в общем-то, равна физической инвалидности. Однажды потеряв руки, человеку придётся пытаться обойтись без них или симулировать её наличие протезами и пытаться работать искусственными. Однажды потеряв какое-то чувство, человеку придётся обойтись без него или симулировать его наличие осознанно и пытаться работать мыслями, как я делаю это сейчас…
Я оборвал себя на этих размышлениях. Иногда мне кажется, что у меня на затылке какой-то рычаг, который переключает настроение. И кто-то постоянно за него дёргает. Я не могу понять, чем этот кто-то руководствуется. В каких условиях он дёргает его. Но я его ненавижу. За эту беспочвенную грусть, за внезапную безосновательную тоску. В то время, в которое я его не люблю. За крайне редкую беспочвенную манию. Спасибо врачам в больнице за объяснение этого слова. И за то, что отнеслись с пониманием к моей ситуации и вникли в суть моей проблемы, а не поставили просто БАР, который так популярен в некоторых узких широких кругах обывателей, которые так романтизируют его, любя превращая скучный набор энциклопедийных слов «биполярное аффективное расстройство» в такой таинственный и так круто звучащий «маникально-депрессивный психоз». И теперь, когда какая-нибудь пизда скажет мне: «Ох уж эти перепады настроения, я тебя так понимаю, у моего парня маниакально-депрессивный психоз, и мы подозреваем, что и у меня тоже!», то я отвечу, что ебал её парня в рот. Да и её саму тоже. Потому что я понятия не имею, откуда у вполне нормальных и здоровых людей тенденция считать себя «психами», да и мне, в общем-то, похуй, потому что, скорее всего, это что-то из разряда попыток разнообразить скучную и обыденную жизнь, или желания показать себя личностью и индивидуальность за неимением настоящих качеств и талантов, или просто побег от угнетающей реальности, но меня всё это изрядно раздражает, потому что из-за этого остальные обыватели перестают верить в существование психического здоровья, при встрече думая, что перед ними ещё один притворщик и долбоёб, который захотел называть себя «ПСИХОМ», или который просто напридумывал себе хуйни и теперь верит в неё, в то время как по-настоящему страдающие, больные люди терпят, порой, невыносимую психическую боль и страдания, и не находят поддержки и иногда столь желанного сочувствия, а также и то есть какого-никакого содействия от общества в решении их проблем, несмотря на то, что именно ебаное общество и доводит, порой, до этих самых проблем.