Носорог для Папы Римского
Шрифт:
— Так продолжалось, пока он не отправился к Эньи, — сказал старик. — Ификуаним нашел Эньи у водопоя, где тот набирал хоботом воду, чтобы окатить себе спину. Эньи был рад помочь — ведь брат охотился и на него. Он велел Ификуаниму не выслеживать своего брата повсюду, потому что брат вскоре должен был там появиться. Возле водопоя собиралось много дичи.
— И что случилось потом? — спросил мальчик, старательно расширив глаза.
Старик на время умолк — чтобы выдумать продолжение, заподозрил его единственный слушатель. Когда он заговорил снова, голос его стал грубым, словно старик сожалел, что начал плести эту небылицу и теперь хотел только
— Что случилось потом? Да то, что они его поймали. Поймали у водопоя, в точности как обещал Эньи, и вываляли его в глине с головы до ног. Потом они продолжили, пока слой глины не стал таким тяжелым, что он не мог устоять на ногах и упал на четвереньки, как Зверь. Они сорвали с него ожерелья из леопардовых зубов, приладили охотничий рог прямо к кончику его носа. Всякий раз, когда он пытался убежать в лес, Эньи и Ификуаним гнали его обратно к водопою и снова обмазывали глиной. И не давали ему подняться, пока глина не затвердевала на солнце.
Вот теперь-то мальчик узнал эту сказку. Эньи, озерцо, бивень, прилаженный к носу… Все это было взято из детской песенки. он ее смутно помнил. Старик, должно быть, принимал его за простачка.
— Он оказался заперт, словно черепаха в своем панцире, и ему было слишком стыдно показаться перед своим народом в таком виде, поэтому он пытался содрать глину, терся о деревья. Потом он старался отломать рог, который ему воткнули в нос, и бодал камни, но тот никак не отламывался. Он торчал прямо посреди его лица. Вот почему его называют Эзоду, что значит «бивнененавистик». Это был его собственный охотничий рог. Кабаний бивень. Они всунули его туда, чтобы насмеяться над ним.
Да, да, да, подумал мальчик. Они пели об этом, когда были маленькими. Это было по силам самому тупоголовому младенцу. Одни распевали вопросы, например: «Откуда у Эзоду рог?» или «Почему Эзоду цвета ила?». А другая группа пела ответ, всегда один и тот же: «Эньи знает! Эньи знает!» И заканчивалось все тоже одинаково. Одна группа пела: «Почему Эзоду убежал?» И тогда другая отвечала: «Когда-нибудь Эзоду вернется!» Вот и все.
Старик умолк и покивал, как бы в подтверждение того, что рассказ окончен. Теперь он снимал со скамьи влажную форму. Мальчик понял, что надо как-то отозваться.
— А что случилось с братом после всего этого?
Старик пожал плечами.
— На этом все заканчивается. Ификуаним был вторым Эзе Нри. На землях, где прежде охотился брат, он вырастил кокосовые пальмы и ямс. А всем зверям заявил, что брат охотился сам по себе. Ничего себе история, a?
Мальчик согласился: неплохая история.
— Никогда никому ее не рассказывай, понял?
Мальчик кивнул, но неуверенно, потому что старик разглядывал его со странным выражением на лице.
— Хочешь знать почему? — спросил старик. И, приняв молчание мальчика за согласие, продолжил: — Потому что тогда ей поверят не больше, чем сейчас веришь ты.
Он воздел руку, прежде чем мальчик успел возразить, и опустил взгляд на форму, которую в неустойчивом равновесии удерживал под мышкой другой руки.
— А теперь другая история, куда короче. Что говорят люди нри, когда Эзе Нри прекращает видеть сны? Что они говорят, когда его дочь обмывает его и укладывает на покой?
Он внимательно разглядывал кольца, опоясывавшие форму, не глядя на мальчика.
— Железо сломано, — ответил мальчик.
Старик кивнул.
— Все так, все так. Но железо на самом деле никогда не ломается. Теперь вынеси это наружу.
Он или они? Особь или вид? Зверь множествен, и компоненты его очевидны: Сальвестро, Бернардо и Диего; трехгорбый дромадер или же растягивающийся амфибрахий, то зигами, то загамиогибающий углы извилистой тропы, повороты которой не только смягчают крутизну склонов долины, но и заставляют путников поворачивать головы то туда, то сюда, закручивая их и лишая чувства направления, перспективы, пропорции… Куда они шли, кроме как вниз? Над их головами снова сомкнулся кронами лес, и солнце скрылось из виду. Снова принялись лезть под ноги корни, и постоянно возникала угроза взаимного столкновения, потому что троица норовила сбиться в кучу при каждом внезапном повороте, и тот, кто шел сзади, вынуждал переднего ступать на ползучие лозы, затаившиеся в предательской гуще зелени и опутывающие лодыжки. Впереди поспешала старушка, державшаяся на ногах куда увереннее, чем они. Эта тропа, вскоре понял Сальвестро, предназначена скорее для того, чтобы ее преодолевать, чем просто следовать по ней. Ударяясь, сбиваясь с шагу, валясь, с трудом поднимаясь на ноги и продолжая путь, Сальвестро, Бернардо и Диего спускались в Нри до самого вечера.
Однако в конце концов земля стала ровной, и все трое остановились перевести дух, упершись ладонями в колени, меж тем как старушка стояла рядом как ни в чем не бывало. Сальвестро чувствовал, как идет на убыль колотьба у него в голове. Прошлой ночью он улегся у костра и погрузился в беспросветный сон — облегчение от того, что наконец можно отдохнуть, потянуло его вниз, дневные воспоминания сомкнулись над ним и погребли его под собой. Потом вдруг снова зазвучали голоса, еще более неистовые, чем прежде. От злобных выкриков он метался и ворочался, пытаясь вытрясти их из головы, но те крепко там засели, и не было никакой возможности бежать — ни ему, ни им. Эта колотьба началась, как только он встал, разбуженный на рассвете старухой. Теперь она терпеливо ждала, скрестив руки на плоской груди. Пульсация накатывала и отступала волнами. Старушка знаком велела идти за ней, затем привела их в лес.
Вскоре Сальвестро понял, что вид с кромки долины обманул его, потому что здесь, внизу, лес прерывался перелесками и полянами, где возделывались участки земли, сверху совершенно невидимые. На расчищенной земле почву сгребали в большие, правильной формы кучи, словно бы там набухали чудовищные репы. Попадались рощи молодых пальм с ярко-красными плодами. Тропа вилась змейкой между маленькими освещенными посадками, вонзаясь в лесную тень и снова из нее вылетая. В этом лесу было тише, чем в том, через который они прошли раньше. Лишь время от времени звучало приглушенное пение птиц.
Сначала стали появляться тропки поменьше, вели то влево, то вправо, но через несколько минут они исчезли. Немного погодя не стало и посадок. Тропа шла дальше, петляя между деревьями с высокими кронами и проходя, согласно наблюдениям Сальвестро, по северному краю дна долины, слегка загибаясь. Она была уже достаточно широка, чтобы трое, если бы захотели, могли идти в один ряд. Тогда старушка пошла первой, Диего за ней, а они с Бернардо поплелись сзади. Никого нигде не было видно.
— А где же люди? — спросил Бернардо.