Ностальгия
Шрифт:
— Ты местное пойло уже попробовал?
Но не успел Норт ответить («Нет»), как Атлас внезапно вскочил на ноги.
— Прыгай! — завопил он. — Ну же!
Ухмыляясь до ушей и энергично кивая, он изобразил, будто хищно подкрадывается к девушке на трамплине.
— Извиняй, — бросил он Норту. Сел, покачал головой. — Вот вам пожалуйста. Пикантная штучка! — Девушка уселась на край трамплина, развернувшись к ним спиной. — Видал, как у нее сиська из лифа вываливается?
— Нет, — отозвался Норт.
И тут же пожалел о сказанном. Тема его не занимала.
— Одна только, не обе сразу, — объяснил Атлас. — У нее топ съехал на сторону. Фью-у! У меня просто глаза на лоб вылезли.
Теперь воду рассекал только один, последний пловец. Не сразу удалось рассмотреть, кто это: Хофманн, Кеннет Хофманн, только без очков. Да еще австралийский кроль изменил его до неузнаваемости. При этом стиле рот на вдохе регулярно подергивается в сторону, так что пловец изрядно смахивает на сержанта, что окликает марширующих позади бойцов. Его жена, точно под наркозом, по-прежнему лежала лицом к солнцу, растянув губы чуть в сторону (под стать плавающему супругу).
Появился, шаркая ногами и опираясь на жену, Кэддок. Тут и там разговоры оборвались на полуслове; кое-кто понизил голос. Свободную руку он слегка вытянул вперед; на черном костюме осела пыль. Эти двое побывали снаружи. Проходя мимо, миссис Кэддок чуть поклонилась Норту и улыбнулась — ну и мощные же зубки! Костюм Кэддока был застегнут наглухо, одна рука «ковшиком» прикрывала фотокамеру. Рядом с прозрачным голубым бассейном он смотрелся абсолютно неуместно.
Опять бэмс-бац!.. Гэрри Атлас продемонстрировал миру, как надо нырять. Большинство подняли глаза, чисто рефлекторно. И уж разумеется, он приковал к себе все взгляды, пробыв под водой непомерно долго, и наконец выпрямился, пошатываясь, на мелководье, отдышался, отфыркался, шумно высморкался.
В разгар пресловутых событий Шейла Стэндиш успела надеть кофту и надписать одну-единственную открытку. Дуг рявкнул: «Хэлло!» — и коротко откомментировал климат, обменный курс, с которым уже познакомился в отеле, и свой прошлогодний отпуск — когда он объехал всю Тасманию в передвижном доме на колесах. С нынешним путешествием (Дуг называл его «Большим выездом»), разумеется, тот тур и в сравнение не шел.
Что такое? Луиза Хофманн села прямо, опершись на локти. Все прочие глаза тоже обратились к стеклянной двери.
Незнакомец в ярко-синем костюме, с серебристым микрофоном в руке, переступил порог, громко выкрикивая распоряжения через плечо на языке, понятном только Филипу Норту. И вдруг резко затормозил.
— Merde! Allons! [1]
Провод от микрофона, хоть и тоненький, застрял под дверью. Кто-то из официантов — теперь все они толпились в проходе — метнулся вперед и высвободил провод. Следом четверо юнцов, каждый — с аккуратненькими черными усиками, внесли по частям оборудование, в том числе и тяжелое. Один тащил на плече телекамеру и волочил за собою кабели. Рыжая девица в шелковой юбочке и явно не обремененная лифчиком, держала в руках планшет-блокнот. Гэрри Атлас собрался было блеснуть очередным прыжком с трамплина, но передумал.
1
Черт! Ну же! (фр.)
Впервые Хофманн пробормотал что-то на ухо жене. Оба сели прямо, не сводя глаз с двери.
Рыжеволосая девица держалась заносчиво. Повернулась спиной к присутствующим, в то время как мужчина в синем костюме прошествовал к краю бассейна. От всех глаз не укрылось, как неестественно безупречен его розовый цвет лица, как красиво зачесаны волосы.
— Раймон Кантерель. Antenne Deux, en ext'erieur, [2] — проговорил он настойчиво, едва ли не встревоженно.
Его пространная трепотня нарастала и опадала среди столов и шезлонгов — сентенцией без конца и начата. Пунктуация состояла главным образом из визуальных эффектов: ритмичного пожимания плечами вперемежку с пониканием головы и удивленным вскидыванием глаз, — так уличный музыкант одновременно играет на барабанах, тарелках, колокольчиках и губной гармонике. Ведущий демонстрировал широкий спектр отработанных движений бровями и хмурых взглядов, а руки между тем выписывали в воздухе размашистые арабески и цифры. Изредка удавалось разобрать и слова: «Economie… Брииетанская империя… capitalisme… cuisine… M'elancolie… 'el'ephants… le благородный sauvage…» [3]
2
«Антенн Дё», внестудийная передача (фр.).
3
Экономика… капитализм… кухня… меланхолия… слоны… [благородный] дикарь (фр.).
Одним ловким движением Кантерель внезапно предстал перед ближайшим гнездом шезлонгов.
— Про-сти-те, — улыбнулся он. — Каковы ваши impressions d'Afrique? [4]
Бедняжка Шейла! Она словно в камень обратилась. Ее серые глаза, и без того огромные, расширились еще больше при взгляде на микрофон.
— Прошу прощения? — проговорил Дуг Каткарт, выступая вперед. Проговорил чуть повышенным тоном.
Жена его, впрочем, все прекрасно поняла.
4
Впечатления от Африки (фр.).
— Мы только что приехали, — решительно сообщила она им — или, скорее, кинокамере справа от оператора. И пару раз поддернула юбочку купальника.
Но француза такой ответ не удовлетворил.
— Первые впечатления, ну разве они не интересны? Интересны, хотя и немного пугают, так? — Обернувшись к кинокамере, он закатил глаза: — A, ces Anglo-Saxons! [5]
— Интересны! О да! — закивала Шейла.
— Нас предостерегали, чтоб мы тут не заказывали напитков со льдом, — гнусаво сообщил Катхарт.
5
Ах, эти англосаксы! (фр.)
— Да-да, это как-то негигиенично, — подхватила его жена. — Но вообще-то мы только что приехали.
Люди… они здесь пахнут, едва не ляпнула она. В смысле, по-другому. И неразговорчивые такие. Просто пялятся на нас во все глаза — или оглядываются. Впрочем, это же отпуск, все так интересно! Мы — в отпуске.
Съемочная группа переместилась дальше.
Ох нет, только не к Кэддоку! Киношники обступили его тесным кольцом с другой стороны от бассейна; все покосились в ту сторону.