Нострадамус

Зевако Мишель

Приговоренный поднялся на эшафот…

— Так и есть, — ответил Нострадамус. Руаяль де Боревер подошел к плахе…

— Вы еще говорили мне, что никогда не осмелитесь убить ребенка!

— И это правда, — сказал Нострадамус.

Палач обернулся и посмотрел на окно дома Городского Совета…

— Клянусь Богоматерью, я хочу проверить, так ли это! — воскликнула Екатерина, приблизилась к окну и подала палачу условный знак.

Нострадамус пылал. Его глаза, его лоб, все его существо излучало ослепительный свет, это было чистое пламя, это был взрыв сверхчеловеческой радости… Там, внизу, на краю площади, он только что увидел мечущийся на ветру, рвущийся из рук Мирты ярко-алый шарф!

Он схватил королеву за руку, сделав над собой неимоверное усилие, все-таки смог выговорить:

— Я решусь убить ребенка, чтобы воскресить моего сына! У меня есть такой ребенок. Он в моих руках. Это ваш сын, мадам! Это ваше дитя! Это Анри!

И упал как подкошенный.

Екатерина завопила нечеловеческим голосом. Потом, не помня себя от страха и отчаяния, высунулась в окно и, размахивая руками, хрипло прокричала:

— Стойте! Остановитесь! Помилование! Помилование! Вы слышите, я помиловала его!

И топор палача не упал на шею приговоренного! И огромная толпа взорвалась радостными криками:

— Это королева! — Она его помиловала! — Да здравствует королева! Виват! — Помилование! — Ура! Ура! — Слава королеве!

Руаяля де Боревера препроводили обратно в камеру дожидаться окончательного решения его судьбы. А Флориза? Как она снова оказалась на улице Тиссерандери в объятиях Мари де Круамар, которая осыпала ее ласками, уговаривала, успокаивала, утешала, вела себя так, будто и впрямь была любящей матерью девушки? Как Флориза попала туда? Только одна Мирта могла бы объяснить это…

Екатерина Медичи позвала на помощь. Ни за что на свете в эту минуту она не решилась бы оставить Нострадамуса одного. Ее сотрясала конвульсивная дрожь. Гнев, бешенство, ненависть бушевали в ее душе. Но что значили все эти чувства по сравнению с ужасом, который буквально затоплял ее, когда она думала о том, что ее ребенок, ее возлюбленное дитя сейчас полностью во власти этого человека! Его могут убить! Зарезать! Ее сына! Ее малыша Анри! Его драгоценная кровь прольется капля за каплей! О боже, какие адские видения то и дело вспыхивали в ее мозгу!

По приказу королевы два или три придворных врача засуетились вокруг Нострадамуса, пытаясь привести его в чувство. Но их мастерства не потребовалось. Маг очнулся благодаря огромному усилию собственной воли, к нему вернулась вся его энергия, он пристально смотрел на королеву и был в этот момент необычайно похож на архангела, поразившего демона…

Увидев, что Нострадамус пришел в себя, Екатерина набросилась на него.

— Если ты сказал правду, — хрипло шептала королева, и речь ее прерывалась судорожными вздохами, — если ты сказал правду, значит, я в твоей власти! Ты сильнее меня! Но если ты солгал… О, горе тебе! Если ты солгал, ничто не сможет спасти ни тебя, ни тех, кто тебе дорог! Мы сейчас же отправляемся в Лувр!

— Я и сам хотел вам это предложить, мадам, — спокойно отозвался Нострадамус.

Через четверть часа Екатерина вместе с Нострадамусом и вызванным для бдительного наблюдения за магом солидным эскортом была уже в Лувре. Она бегом взбежала по лестнице к своим апартаментам, пулей ворвалась в спальню. Пусто! В соседних комнатах — тоже! Весь двор принимал участие в поисках: обшарили королевские апартаменты, навестили каждый уголок дворца, все перевернули вверх дном: ни ребенка, ни его телохранителей! Принц Анри бесследно исчез! И «дворяне королевы» тоже!

Королева едва не отдала богу душу. В течение двух часов она боролась с тяжелейшим нервным припадком, из которого никогда и не вышла бы без помощи Нострадамуса. Когда наконец она овладела собой, то немедленно отослала всех суетившихся вокруг нее придворных, приказав оставить ее наедине с Нострадамусом.

— Я

побеждена, — призналась Екатерина, сделав над собой видимое усилие. — Верните мне сына! Говорите ваши условия!

— Мадам, — сказал Нострадамус тем не допускающим возражения голосом, который уже был так хорошо известен королеве, — сейчас вы попросите короля Франции написать обязательство, текст которого я ему продиктую. Он возьмет на себя долг чести, мадам… Однако вполне возможно, что в конце концов король не побоится нарушить эти обязательства и тем самым обесчестить себя. Если такое произойдет, Ваше Величество, если с моим сыном или с его молодой женой случится какое бы то ни было несчастье — послушайте! — что бы вы ни предпринимали против меня, куда бы ни запрятали вашего сына Анри, в какое бы дальнее подземелье ни бросили меня самого, я отовсюду достану вас, мадам! Я использую могущественные силы Неведомого, которые всегда приходят мне на помощь, и я… я… отберу кровь вашего сына до самой последней капли!

— Я верю вам! Верю! — сгорбившись, молитвенно сложив руки, бормотала Екатерина, растерянная, охваченная ужасом, не знающая, что еще предпринять, чтобы спасти ребенка. — Делайте что хотите, только верните мне Анри!

— Прекрасно, — торжественно произнес маг. — Так прикажите же позвать нового короля Франции!

Вскоре юный король вошел в комнату и с любопытством уставился на Нострадамуса. Екатерина к тому времени уже приготовила на столе перо, чернила и лист пергамента, скрепленный печатью с королевским гербом.

Не глядя на сына, она сказала:

— Сир, вам необходимо написать то, что этот человек сейчас вам продиктует.

Франциск II покрутил в руках перо, которое ему протянула Екатерина, потом задумчиво взглянул на мать.

— Это что же, будет мой первый королевский указ? — спросил он.

— Да, сир, — ответил за Екатерину Нострадамус странно вибрирующим голосом.

— Интересно… Я впервые подпишу какую-то бумагу в качестве короля… Скажите, господин Нострадамус, это делается для добра или во зло кому-то? Потому что для меня это очень важно! Как бы мне хотелось своим первым указом совершить что-то доброе и прекрасное!

Нострадамус низко поклонился.

— У Вашего Величества не должно быть никаких сомнений, — проникновенно, с глубокой нежностью сказал он. — Я клянусь спасением своей души, что благороднейшее стремление вашей души, сир, будет удовлетворено!

Юного короля тронуло чувство, с которым были произнесены эти слова. Видно было, что мальчик тоже разволновался.

— Господин Нострадамус, — спросил он, — вы ведь были личным врачом Его Величества, моего покойного отца?

— Да, сир…

— Так вот, теперь я назначаю вас своим личным врачом! Пожалуйста, диктуйте!

И Нострадамус принялся диктовать.

«Я, Франциск II, король Франции, свой честью клянусь, что нижеследующее обязательство будет в точности выполнено. Человека, известного под именем Руаяля де Боревера, никто никогда не станет преследовать, допрашивать и тревожить в связи с тем, что он сказал или сделал до сего дня, 6 июля 1559 года от Рождества Христова. Я разрешаю и одобряю бракосочетание вышеупомянутого господина Руаяля де Боревера и благородной девицы Флоризы де Роншероль, выдвигая при этом следующее условие: все состояние, все движимое и недвижимое имущество, все золото и все деньги отца мадемуазель Флоризы, покойного господина де Роншероля, будут переданы в собственность бедняков города Парижа. Одновременно приказываю полностью отказаться от преследования за любые действия, совершенные до сего дня, людей, известных под именами Тринкмаля, Страпафара, Корподьябля и Буракана.