Нострадамус

Пензенский Алексей Александрович

6 июня 1562 года под стенами Лиму, где окопались протестанты, молодой капитан-католик первым устремился к штурмовой лестнице, приставленной к стене города, но был тут же изрешечен пулями, пущенными из мушкета. Ла Поплиньер, который был свидетелем события, пояснил, что честолюбивый офицер, неудовлетворенный своим послужным списком, навестил в Салоне Нострадамуса, чтобы тот предсказал ему будущее. Астролог сказал, что шансы капитана Пена (так звали честолюбца) на блестящую карьеру велики, но что он должен прежде проявить себя достойным ее. Отсюда и самоубийственная отвага, которую тот выказал на поле своей последней битвы. Мемуарист заканчивает свой рассказ назиданием: вот что значит «следовать предсказаниям астрологов и некромантов, не ведая того, что лишь одному Богу оставлено предвидение будущего!». [112] Впрочем, не нужно быть астрологом, психологом или богословом, чтобы снять с Нострадамуса ответственность за гибель несчастного храбреца. Никто, кроме войны, не виноват в том, что молодой офицер пал на поле битвы; это так же очевидно, как и то, что Нострадамус не советовал ему бросаться грудью на дула

мушкетов. Это признает даже Ла Поплиньер (к слову сказать, протестант, стремившийся этим рассказом разоблачить «католические суеверия»).

112

L'Histoire de France.

К августу—сентябрю 1562 года относится переписка Нострадамуса с авиньонцем Франсуа Бераром, [113] фискальным адвокатом папской легации и страстным алхимиком. Будучи моложе Нострадамуса на 25 лет, Берар являлся горячим поклонником предсказателя. В марте, когда Нострадамус был в Авиньоне, он направил ему некое магическое кольцо, чтобы салонский маг изучил его. Религиозные войны и повседневные дела отвлекли друзей от переписки, и лишь 17 августа Нострадамус получил с оказией письмо от Берара, в котором тот просил предсказателя одолжить ему свою астролябию, герметическую книгу и «другие предметы», составить несколько астрологических карт (в том числе и самого Берара), исследовать кольцо, но главное – разрешить ему, Берару, принять участие в оккультных изысканиях пророка. Тот ответил своему адепту длинным письмом на латыни, которое в конце августа сам отвез в Авиньон и из которого бедный Берар не понял ничего. Адвокат-алхимик пригласил Нострадамуса в гости, чтобы вручить ему плату за исследование и, видимо, позаниматься вместе натурфилософией. Что было дальше – неизвестно.

113

Dupebe J. Op. cit. P. 140–143.

Письмо Нострадамуса Берару сохранилось; помимо туманных рассуждений о волшебных свойствах кольца, в нем содержатся любопытные алхимические сведения, в частности – рецепт пресловутого «эликсира жизни». В «Альманахах» и «Пророчествах» Нострадамус решительно отвергал алхимию как преступный промысел (в XVI веке большое число алхимиков было подвергнуто наказаниям разной степени тяжести за подделку и порчу монеты). Однако в реальности его отношение к этой науке было более сложным. Подобно тому как астрологи в тогдашнем общественном и научном сознании разделялись на шарлатанов и натурфилософов, алхимия в высшем своем проявлении была призвана помочь человеку в исследовании природы, в том числе и в медицинских целях. «Эликсир жизни» Нострадамуса – именно из этого натурфилософского ряда. Его рецепт написан акростихом, первые буквы строк которого образуют слово NOSTRADAMES. Последовательность действий по синтезу эликсира такова: в реторту помещается очищенное серебро, руды, содержащие цинк и медь, миртовое масло, молибденовые опилки и сера. Затем сосуд герметично закупоривается и подвергается термической обработке на сильном огне, раздуваемом мехами; в качестве топлива используется виноградная лоза. Результатом должно стать жидкое золото, каковым следует поить принцев, королей и императоров для продления жизни. По-видимому, в результате этого совместного кипячения металлов и руд в масле получались нерастворимые в воде оксиды и сульфиды, действительно напоминающие мелкодисперсное золото в масляной взвеси, [114] – соединения для организма столь же безвредные, сколь и бесполезные.

114

Действительно, цинковая пыль и медная руда применялись в металлургии XVI века для окрашивания сплавов в золотистый цвет.

Следует отметить, что Нострадамус ездил в Авиньон вместе с сыном Сезаром, который впоследствии утверждал, что своими глазами видел труп казненного 9 сентября Перрена Парпаля. [115] Возможно, что вместе с письмом предсказатель отвез в Авиньон рукопись своего альманаха на 1563 год. Лион, где обычно печатал свои книги Нострадамус, был в руках протестантов, и ему пришлось обратиться к авиньонскому издателю Пьеру Ру. В свое время тот выпустил памфлеты «Французского Геркулеса» и Лорана Виделя, однако теперь он с радостью взялся за печатание альманаха Нострадамуса; и автор, и книгоиздатель перед лицом религиозной смуты приноравливались к обстоятельствам.

115

Nostredame С. de. Histoire et Chronique de Provence. P. 795.

В 1562 году ярый кальвинист Конрад Бадий опубликовал очередную сатиру на Нострадамуса:

Я забыл сказать вкратце,Что он бурлит рифмами, как кипящая смола,Но для служителя заутрениОн слишком плохо строит женские рифмы.Его стихи – как стременные ремни:Чересчур короткие спереди и длинные сзади,И рождены под тем горизонтом,Где нет ни смысла, ни разума.Так что этот ученый Гомер,Кажется, сын глупой матери,Которая когда-то рифмовала во снеИли, скорее, спала, рифмуя. [116]

116

Brind'Amour P. Nostradamus astrophile. P. 81.

Бадий

явно не знал о том, что объект его критики был причислен толпой католических фанатиков к числу гугенотов и чуть не лишился из-за этого жизни. В определенном смысле Нострадамус оказался между двух огней – жесткого неприятия со стороны протестантов и подозрения католиков. Будучи интеллектуалом-одиночкой, он не мог примкнуть ни к одному из враждующих лагерей и по этой причине получал удары от обоих.

Позиция Нострадамуса была весьма схожа с «верой» Франсуа Рабле, которую автор «Гаргантюа» изложил в сатирическом рассказе об острове, населенном «папеманами» и «папефигами» (то есть теми, кто показал фигу портрету папы). Французскому интеллектуалу XVI века и те и другие представлялись одинаково ущербными, ограниченными в своем интересе к узким вопросам схоластики, казавшимся смешными и незначительными перед лицом Космоса. А поскольку любая ограниченность приводит к злобе, насилию и оскудению разума, то интеллектуал позднего Возрождения считал ниже своего достоинства смешивать религию – как и науку [117] – с политикой и примыкать к тому или иному течению. Историк Джордж Сартон пишет: «Отрадно вспомнить, что Копернику в его расчетах помогал гораздо более молодой человек, Георг Иоахим Ретик, который посещал его и жил с ним более двух лет… Коперник был каноником Фромборкского собора, в то время как Ретик являлся профессором протестантского Виттенбергского университета. В то время, когда ненависть, отделявшая католиков от протестантов, была горячей, словно адское пламя, старый каноник и молодой протестант-математик жили и работали вместе, словно братья. Наука не просто интернациональна, она почти всегда находится «аи dessus de la melee» (фр.: над схваткой); она объединяет всех людей в величественном труде – поиске истины». [118]

117

В том смысле слова, который вкладывался в него в XVI веке.

118

Sarton G. The Renaissance: Six Essays. P. 62.

Сочувствие к гонимым протестантам было проявлением гуманности к людям, вся вина которых заключалась в том, что они исповедовали религию, отличную от государственной. Такая симпатия во времена Нострадамуса отнюдь не исключала верности католицизму – во всяком случае, в среде образованных гуманистов. Лозунгом многих из них было: «Я христианин, а принадлежность к той или иной церкви не так важна». Тем более что за религиозными столкновениями чаще всего стояло нечто гораздо более приземленное – борьба за власть и передел собственности.

Конфронтация «папеманов» и «папефигов» привела к кровопролитию, вступавшему в вопиющее противоречие с идеалами христианства, за чистоту которого якобы боролись обе стороны. Нострадамусу и его единомышленникам претила как лицемерная религиозность властей предержащих, в большинстве своем использовавших христианскую риторику для укрепления личного господства, так и наивно-агрессивное кликушество простонародья; в Святую пятницу 1561 года Нострадамус на своем опыте убедился, до каких эксцессов может довести то, что французы называют «верой угольщиков». Вслед за Рабле он мог сказать словами Пантагрюэля: «Я велю проповедовать Твое святое Евангелие так, чтобы оно доходило во всей своей чистоте, простоте и подлинности, ересь же кучки папистов и лжепророков, отравивших весь мир своими чисто человеческими нововведениями и извращенными вымыслами, будет у меня искоренена».

1563 год ознаменовался новой волной критики Нострадамуса. Вышли два анонимных кальвинистских сочинения, пародирующих приведенные выше стихи Пьера Ронсара, посвященные Нострадамусу. Правда, главной мишенью их авторов был сам поэт, но Нострадамус стал своего рода символом, «другом врага», которого следовало втоптать в грязь, чтобы тем самым опорочить и воспевателя.

«Палинодия Пьеру Ронсару на его „Речи о невзгодах нашего времени“» обличала Нострадамуса ни много ни мало в служении Сатане:

Франция, все это несчастье – от твоего безрассудства.Господь своим гласом тысячу раз предупреждал тебя об этом.Но добро ты не принимаешь в расчет,Ты должна покраснеть от стыдаОттого, что смеешься над пророками, которых ГосподьИзбирает в число детей твоих и помещаетВ твое чрево, чтобы они, появившись на свет, предсказали тебеТвою приближающуюся беду, над которой ты просто смеешься.Но лишь возвысится в тебе какой-нибудь Юлиан,Обманщик Постель, безумный чародей,Вольнодумец, настоящий бес, тогда ты не ленишьсяЕго слушать и верить ему – о, суеверная!Это мерзкая ложь, что вечностьюВдохновлен энтузиазм этого Нострадамуса.Ибо его не ведет Бог, а подстрекает Лукавый,Когда он думает, что от природы наделен стремительной душой,И, возносясь над смертными, устремляется в самые небеса,Чтобы оттуда поведать нам о знамениях..Это умы безрассудные, мрачные, меланхолические,Насыщенные грубой жидкостью, которая породила их фантазии.В общем, они стократ хуже дьявола,Сомнительными словами их лживых голосов,Подобно античному оракулу, они не один годПредсказывают одним счастье, другим – горе.Верить им не надо; небо не делитДобро и зло между людьми, это исходит от другой стороны.