Нова Свинг
Шрифт:
– А он классно бегает, этот чувак, – признала рикша. – Если немного потренируется, будет бегать еще лучше. Или сможет груз на себе нести.
Дождь, уходя к западу, перешел в мокрый снег, и видимость ненадолго даже ухудшилась, но рикша заметила, что у парня через плечо перекинута сумка, а в руках пистолет. Спустя пару минут завелся «кадиллак» и медленно покатил по бетону, будто догоняя Вика. Но дальше первой передачи дело не пошло, и вскоре «кадиллак» заглох. Внутри машины раздались крики, словно там разгорелась какая-то ссора. Открылась дверь со стороны водителя, и выскочила женщина. Потом села обратно и захлопнула дверь. Вик Серотонин обогнул здание Балтийской биржи и исчез в Зоне
– Ты видел? – спросила она. – Он не туда повернул.
У пассажира, в довершение всех его проблем, что-то случилось с голосом, как если бы он играл на трех музыкальных инструментах одновременно.
– Насекомые пытаются опылить лисам морды, – произнес он, – рассекая воздух пустыни.
Он засмеялся. Из-под крыши экипажа вылетели несколько тусклых светлячков и смешались с рекламой.
– Лисьи морды им кажутся похожими на цветы, и мошкара роится кругом.
Энни содрогнулась. Некоторым пассажирам нравится болтать с рикшами, некоторым – нет. Этому тоже учишься.
– Эй, так мы едем или нет? – потребовала она. – Нам тут больше нечего делать.
– Поехали, – наперебой произнесли три голоса. – В путь, малышка.
Она окинула прощальным взглядом «кадиллак» и вздохнула. Эта машина стала ее любимицей. Какие тонкие переливы краски, какие изящные задние фары – лучшее впечатление за сегодняшний день, с большим отрывом.
– Хотела бы я заделаться такой красоткой, – сказала она себе. Затем, развернув экипаж, в ровном темпе устремилась к Саудади.
– Не беспокойся, – сообщила она мальчишке с Пойнта. – Я знаю, где они тебя держат.
– Поехали.
9
Черное и белое
В спальне Лив Хюлы, на стене напротив двери, торчал голубовато-розовый умывальник, как у маленькой принцессы.
Войдя, можно было заметить белую стальную кровать с некрашеным деревянным изножьем, аккуратно застеленную бельем цвета овсянки. Кровать стояла рядом с окном, выходившим на уклон улицы; отсюда открывался вид на мокрые крыши, узкие улочки, дворики вроде тюремных, фабрики и узкий сегмент Зоны Явления.
Прямо напротив над умывальником висело зеркало шириной около восемнадцати дюймов, чуть скошенное вниз в одном углу; под зеркалом размещался сам умывальник, формой и рифлением напоминая ракушку, а рядом с единственным краном для холодной воды лежал кусок лавандового мыла. Под краном при изготовлении искусно вставили пятно накипи, похожее на головастика, а оттенком – на потрескавшуюся желтую пятку. У Лив было много вещей, но гость, приглашенный сюда, прежде всего замечал этот умывальник, такой уродливый, что поневоле можно было удивиться, а зачем он хозяйке вообще нужен? Когда Лив осела в Саудади, спальня стала ее форпостом против всех Лив Хюл, которыми она успела побывать. Она запиралась там, смотрела в зеркало над раковиной и улыбалась, а дешевая репродукция крана заливала холодной водой любое представление о прежней Лив.
После того как Вик Серотонин и его клиентка скрылись, Лив еще долго стояла на улице. То и дело поднимаясь на цыпочки, она выгибала шею в попытках снова углядеть их вдали. Было похоже, что двое так и движутся в сторону Зоны, никуда не отклоняясь, поэтому всего-то и требовалось, что отделить их фигуры от фона, вычленить в поле восприятия. Спустя час взошло солнце. Трафик на Стрэйнте оживился. Затем где-то в ореоле, градусах в двух к северу от Зоны, поднялся плотный столб белого дыма, и нерешительность Лив перешла в отупение.
«Не могу же я до бесконечности тут торчать, – подумала она. – Не могу же я тут на улице стоять». Но и в бар ей не хотелось возвращаться.
Взметнулась пыль. Умывальник издал стонущий скрип и чуть отошел от стены. Но трубы и прочая сантехника удерживали его на месте, так что, хотя Лив показалось, будто у нее сейчас руки вылетят из плеч от натуги, пришлось прерваться и поискать какой-то инструмент. Копаясь в вещах, она услышала протяжный гул взлетающего K-рабля, потом гул этот перешел в грохот, облетел вокруг света и встретился сам с собой. Корабль мелькнул в окне. Как быстро он исчез! Светящаяся черта поперек мира, а потом – лишь остаточные изображения, выцветающие из фиолетовых в пурпурные и черные; когда она моргнула, они снова замерцали, на сей раз ярким неоново-зеленым, а затем исчезли. Лив Хюла задумчиво проследила их. Подошла к постели, содрала с койки белье. Открыла окно и вышвырнула белье на улицу; ветер подхватил простыни, надул, растрепал и отнес в сторону. Затем Лив вернулась к умывальнику и стала за него тянуть. Безрезультатно, хотя в зеркале отражались ее лицо, красное от натуги, и бугрящиеся плечи.
Под кроватью у нее лежала большая оловянная коробка, покрытая черной эмалью, с нарисованными от руки розочками – красными и желтыми, цыганский мотив. Она вытащила коробку на свет и стала дубасить ею по умывальнику, пока не расколола раковину на три части, две из которых отвалились от стены. Лишь после этого она бросила коробку, села на постели и стала сердито озираться. Коробка осталась лежать, где упала. Мгновение Лив не могла припомнить, куда задевала ключ от коробки. Она просидела так до конца утра.
Вик Серотонин достиг заброшенного КПП на границе Окраины. Он слышал, как позади завелся было, но вскоре снова заглох эшманновский «кадиллак». Он понял, что спасен. Что бы с ним дальше ни случилось, об угрозе с этой стороны можно забыть. Он пробежал вдоль забора сотню ярдов на север, до места, где дома вокруг ограждения со стороны Зоны обрушились, оставив по себе высокие кучи щебня и черепицы, поросшие местными сорняками. Туман Перехода окружил Вика влажной абсорбирующей губкой. Он остановился. По ту сторону вещей капала вода; еще дальше ритмично хлопала на ветру дверь. Улыбнувшись, он смежил веки и подался лицом вперед, словно для воздушного поцелуя. Слегка сдавило губы и скулы, как при нажиме на мембрану; стало прохладно, как в тумане.
Восприятие состояния не есть само состояние.
Феноменология Зоны, как часто любил напоминать Эмиль Бонавентура (словно Вику требовалось об этом напоминать), состояла в следующем: что видишь снаружи, редко переживаешь внутри; внутри или снаружи, а то, что видишь, чувствуешь на вкус или обоняешь, не имеет никакого касательства к физическим данным с сенсоров дорогущей орбитальной группировки ЗВК. В результате и для Вика, и для Эмиля, и для всех прежних entradistas Саудади с излучателями наперевес – покрытых шрамами, овеянных непостижимым для других людей знанием, – миг Перехода таил максимальную неуверенность и дарил предельную усладу. Вик готов был признать, что она его и тащит в Зону, но тут все было не так просто, и нельзя описать это чувство лишь понятиями темперамента или телесной химии (хотя в любой случайно выбранный раз могли повлиять и они). Лихорадочное возбуждение не имело ничего общего и с тем, какое испытываешь, думая о возможном ранении, безумии, смерти или уродстве (хотя в Зоне всего этого можно ожидать), потому что в 2444-м последствия всегда казались предметом допустимого торга или пересмотра.