Новая Европа Скотт-Кинга

Во Ивлин

По саду бродили, волоча ноги, унылые фигуры в теплых халатах.

— Это умалишенные из низших сословий, — объяснила леди Мопинг. — Для таких, как папа, здесь есть очень миленький цветник. Я им в прошлом году послала отводков.

Они проехали мимо желтого кирпичного фасада к боковому подъезду, и врач принял их в «комнате посетителей», отведенной для таких свиданий. Окна были забраны изнутри железными прутьями и проволочной сеткой; камин отсутствовал; Анджела, которой не сиделось на месте, хотела было отодвинуть

свой стул подальше от отопления, но оказалось, что он привинчен к полу.

— Лорд Мопинг сейчас к вам выйдет, — сказал врач.

— Как он себя чувствует?

— О, превосходно, я им очень доволен. Не так давно он перенес сильный насморк, но, в общем, состояние здоровья у него отличное. Он много пишет.

По каменному полу коридора приближались неровные, шаркающие шаги. Высокий брюзгливый голос (Анджела узнала голос отца) сказал за дверью:

— Говорю вам, мне некогда. Пусть зайдут позднее.

Другой голос, звучавший не так резко, с легким призвуком деревни, отвечал:

— Пошли, пошли. Это же пустая формальность. Посидите сколько захочется и уйдете.

Потом дверь толкнули снаружи — у нее не было ни замка, ни ручки, — и в комнату вошел лорд Мопинг. За ним следовал пожилой человек — щуплый, с густой белоснежной шевелюрой и очень добрым выражением лица.

— Это мистер Лавдэй. В некотором роде слуга лорда Мопинга.

— Секретарь, — поправил лорд Мопинг. Заплетающейся походкой он подошел ближе и поздоровался с женой за руку.

— Это Анджела Ты ведь помнишь Анджелу?

— Нет, не припоминаю. Что ей нужно?

— Мы просто приехали тебя навестить.

— И выбрали для этого самое неподходящее время. Я очень занят. Лавдэй, вы перепечатали мое письмо к Папе Римскому?

— Нет еще, милорд. Если помните, вы просили меня сперва подобрать данные о рыбных промыслах Ньюфаундленда.

— Совершенно верно. Что ж, тем лучше. Письмо, очевидно, придется писать заново — после полудня поступило много новых сведений. Очень много… Вот видишь, дорогая, у меня ни минуты свободной. — Он обратил беспокойный, ищущий взгляд на Анджелу. — Вы ко мне, вероятно, по поводу Дуная? Придется вам зайти в другой раз. Передайте им, что все будет в порядке, пусть не волнуются, но я еще не успел всерьез этим заняться. Так и передайте.

— Хорошо, папа.

— Впрочем, — продолжал лорд Мопинг недовольным тоном, — это вопрос второстепенный. На очереди еще Эльба, Амазонка и Тигр, верно, Лавдэй?.. Дунай, скажите на милость. Паршивая речонка. Его и рекой-то не назовешь. Ну, мне пора, спасибо, что не забываете. Я бы охотно вам помог, но вы сами видите, дел у меня выше головы. Знаете что, вы мне все это напишите. Да-да, изложите черным по белому.

И он удалился.

— Как видите, — сказал врач, — состояние здоровья у него отличное. Он прибавляет в весе, аппетит отличный, сон тоже. Словом, весь его тонус не оставляет желать лучшего.

Дверь снова отворилась, и вошел Лавдэй.

— Простите, если помешал, сэр, но я боялся, что дочка

лорда Мопинга, может быть, огорчилась, что папаша ее не узнал. Вы не обращайте внимания, мисс. В следующий раз он вам очень обрадуется. Это он только сегодня в расстройстве чувств, потому что запаздывает с работой. Понимаете, сэр, я всю эту неделю подсоблял в библиотеке и не все его доклады успел перепечатал, на машинке. И еще он запутался в своей картотеке. Только и всего. Он это не со зла.

— Какой славный, — сказала Анджела, когда Лавдэй опять ушел к своему подопечному.

— Да, я просто не знаю, что бы мы делали без нашего Лавдэя. Его все любят, и персонал и пациенты.

— Я его помню, — сказала леди Мопинг. — Это большое утешение — знать, что у вас тут такие хорошие служители. Несведущие люди говорят столько глупостей о психиатрических больницах.

— О, но Лавдэй не служитель, — сказал врач.

— Неужели же он тоже псих? — спросила Анджела.

Врач поправил ее:

— Он наш пациент. Это небезынтересный случай. Он здесь находится уже тридцать пять лет.

— Но я в жизни не видела более нормального человека, — сказала Анджела.

— Да, он производит такое впечатление, и последние двадцать лет с ним и обращаются соответственно. Он у нас душа общества. Конечно, он не принадлежит к числу платных пациентов, но ему разрешено сколько угодно с ними общаться. Он отлично играет на бильярде, когда бывают концерты — показывает фокусы, чинит обитателям этого отделения патефоны, прислуживает им, помогает с кроссвордами и со всякими их… м-м… любимыми занятиями. Мы разрешаем платить ему мелочью за услуги, так что он, вероятно, уже скопил небольшой капиталец. Он умеет справляться даже с самыми несговорчивыми. Просто неоценимый помощник.

— Да, но почему он здесь?

— А, это печальная история. В ранней молодости он совершил убийство — убил молодую женщину, с которой даже не был знаком. Свалил ее с велосипеда и задушил. Потом сам явился с повинной и с тех пор находится здесь.

— Но теперь-то он не представляет никакой опасности. Почему же его не выпускают?

— Как вам сказать, если б это было кому-нибудь нужно, вероятно, выпустили бы. А так… Родных у него нет, только сводная сестра живет в Плимуте. Раньше она его навещала, но уже много лет как перестала бывать. Ему здесь хорошо, а уж мы-то, могу вас уверить, ничего не предпримем для его выписки. Нам неинтересно его лишиться.

— Но это как-то нехорошо, — сказала Анджела.

— Возьмите хоть вашего отца, — сказал врач. — Он бы совсем зачах, если бы Лавдэй не исполнял при нем обязанности секретаря.

— Нехорошо это как-то…

2

Анджела уезжала из больницы, подавленная ощущением несправедливости.

— Только подумать — всю жизнь просидеть под замком в желтом доме.

— Он пытался повеситься в оранжерее, — отвечала леди Мопинг, — на виду у Честер-Мартинов.

— Я не про папу. Я про мистера Лавдэя.