Новая Инквизиция IV

Злобин Михаил

— Что такое, Юрий Артемович? — моментально заволновалась психиатр, отслеживая на планшете показатели моей мозговой активности. — Вас тревожит присутствие инспектора? Вы хотите прервать сеанс? Мы можем перенести на другой день…

— Нет-нет, все нормально, — поспешил я заверить медика. — Приступайте.

Кто бы мог подумать, что начальство, зная о моей открывшейся после воскрешения особенности, приведет на мое обследование одаренного. Видимо, Крюков вознамерился основательно мне под кожу залезть

и не оставить ни малейшего шанса что-либо утаить. Ну ладно, могу вообразить его стремление понять, с насколько двинутым инфестатом ему предстоит иметь дело.

— Так, мне нужно откалибровать аппаратуру, — сказала доктор. — Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них честно и полно. Каких-либо строгих требований к форме ответа нет. Можете смело делиться своими личными размышлениями и переживаниями. Чем больше вы скажете, тем более полную картину я смогу составить. Вы готовы?

— Абсолютно.

— Хорошо, начнем с общего. Как вас зовут?

— Юрий Жарский.

— Ваш возраст?

— Двадцать девять полных лет.

— Должность, присвоенный разряд и специальное звание?

— Командир малого звена Главного управления боевой инквизиции, инквизитор первого боевого разряда, майор ФСБН.

— Ага, отлично… — боковым зрением я видел, как женщина что-то настраивает в планшете, периодически поглядывая на меня. — Ваш персональный идентификатор «Ворон?»

— Нет.

— «Метис?»

— Нет.

— «Факел?»

— Да.

— Угу, хорошо… Скажите, Юрий, вы задумывались об употреблении запрещенных веществ или алкоголя?

— Раньше задумывался. Теперь нет.

— Даже изредка?

— В последние дни никогда.

— Вы когда-нибудь нарушали закон, находясь не при исполнении своих обязанностей?

В моем воображении тут же каскадом пронеслись картины жестоких расправ над инфестатами. Скользкий от крови молоток в ладони, огонь, вопль сгорающего дара, едкий керосиновый дух, корчащийся на дне смотровой ямы обугленный бизнесмен…

— Да, бывало пару раз, — спокойно признался я, словно речь шла о неправильной парковке или переходе дороги в неположенном месте.

— Вы испытываете вину за это? — тут же пошла в наступление психиатр. — Хочу напомнить, Юрий, что я здесь не с целью вас в чем-то уличить. Я просто помогаю вам разобраться с самим собой. Ваше начальство получит от меня только отчет с выводами, а детали беседы останутся исключительно между нами троими.

«Ага, как же… так вам и поверил, доктор», — подумал я, но вместо этого сказал:

— Спасибо за напоминание. Нет, я не испытываю вины. Скорее даже наоборот, считаю, что все сделал правильно.

— Вы бы поступили иначе, будь у вас такой шанс?

— Определенно.

Я убежденно кивнул, но не стал говорить о том, что «иначе» в моем

понимании это привести приговоры в исполнение значительно раньше.

— Что ж, радостно слышать, — благосклонно кивнула врач, по-видимому, не распознав подвоха в моем ответе. — Юрий, а когда последний раз вы испытывали сострадание или жалость при виде пострадавшего человека?

— Всякий раз, когда натыкался на жертв инфестатов, умертвий или упырей.

— Ваше сожаление направлено только на обычных людей? Или на обращенных кукол тоже?

— Первое. Куклы, как бы не были похожи на нас, больше людьми не являются. Они продолжение воли того злоумышленника, который накачал их некроэфиром и ничего более. В боевой обстановке жалость к врагу будет играть против меня.

— А вы сами когда-нибудь нарушали закон о неприкосновенности тел умерших?

— Неоднократно, — без экивоков бросил я.

Хоть глазами я следил за еле светящейся зеленой точкой на табло, но тренированное боковое зрение все равно отреагировало на движение психиатра. Она после моего откровения пугливо поежилась и будто бы даже дернулась, чтобы отодвинуться подальше от кушетки.

— Однако это никогда не шло вразрез с моим долгом, — ввернул я пояснение, дабы успокоить медика.

— Х-хорошо, идем дальше, — совсем неубедительно изобразила врач невозмутимость. — Вы когда-либо совершали опасные деяния ради острых ощущений?

— Мне остроты и на службе хватает, — позволил я себе небольшую усмешку.

— Вам бывает трудно контролировать свое поведение и эмоциональные импульсы?

— Больше нет, — ровно проговорил я.

— А раньше?

— Постоянно.

— Что-то изменилось? Вы пережили какое-то потрясение?

Я подавил порыв любопытства и не оторвал взгляда от зеленой точки на зеркальной панели, хотя и очень хотелось. Она в самом деле не понимает, или прикидывается?

— Всего лишь умер, доктор.

—…

Женщина растерялась от моей прямоты, но постаралась скрыть замешательство за корректировкой опций в своем электронном девайсе. Она что-то там долго нажимала, печатала и подкручивала ползунки настроек. А на деле, скорее всего, лихорадочно соображала, какой выбирать сценарий для дальнейшего опроса.

Странная какая-то. Неужели я что-то необычное сказал? Или медик пытается сделать вид, что не знала об этой моей маленькой особенности? К чему же тогда перед сеансом была озвучена ремарка про необычность?

— Вы ощущаете превосходство, находясь в обществе неодаренного человека? — наконец переборола ступор врач.

— Нет. Скорее наоборот. Я раньше вообще считал себя каким-то уродцем, которому нет места в нормальном обществе.

— А что вы испытываете, рядом с обычными людьми?

— Страх.