Новая Инквизиция IV

Злобин Михаил

— Ну, по крайней мере все, кто мог бы инициировать процедуру возврата костей Древнего, — бесстрастно пожал плечами Секирин, а затем принялся неспешно загибать пальцы. — Тогдашний министр обороны, оба его советника, несколько десятков приближенных к монарху пэров из палаты лордов, два премьер-министра и даже Ее Величество королева…

— Ты укокошил английскую королеву?!! — задохнулся от шока Макс.

— А что тебя удивляет? Посмотри на меня, я ведь чудовище и не умею решать проблемы иначе.

— Что-то не пойму, ты так иронизируешь или ждешь сочувствия? — не сдержал ядовитой усмешки Изюм.

— Третий, ты думаешь,

я совсем идиот? — склонил голову набок Аид и впился своим инфернальным взглядом инквизитору в переносицу. — Я никогда не чаял снискать у людей ни сочувствия, ни понимания. Мне прекрасно известно, кем меня видит мир, и я не могу его за это осуждать. На месте человечества я бы ненавидел самого себя даже сильнее.

— Ладно, замнем для ясности, — поспешил съехать Макс с опасной, как ему казалось, темы. — Вернемся лучше к Древнему. Ты всех укокошил, это я усёк. Ну а с документами что? Должно же в них хоть какое-то упоминание остаться о старой пыльной мумии…

— Бумага хрупка, — философски прикрыл глаза Сергей.

— Хм… а электронные файлы?

— Мертвые IT-шники все еще IT-шники, — последовал отрешенный ответ. — И в этом случае вопрос решается даже проще, чем с физическими носителями. Ведь никуда идти не надо.

Изюм на это только головой покачал. Да уж, Аиду палец в рот не клади. Он будет шагать по черепам, не считаясь ни с какими жертвами. Не хотелось бы случайно оказаться на пути у такого локомотива…

— Ну а сам Древний?

— Его останки сейчас хранятся в одном из подземных комплексов объекта Грум-Лейк. Тебе это место, скорее всего, знакомо под названием Зона 51. И с того самого дня, как старого некроманта залили свинцом, он словно сверхмощная радиовышка, взывает ко всем инфестатам планеты, призывая его освободить.

— Ну «ко всем» это, наверное, слишком громко сказано, — поскреб щетину на подбородке бывший спецназовец. — Я ж тоже одаренный. Но ничего не слышу, никаких призывов.

— Неудивительно, Максим, ведь ты по меркам средневековых Жрецов не дотягиваешь даже до звания Адепта. Я не уверен, сумеешь ли ты хотя бы перерождение пройти на своем нынешнем уровне развития.

— А это еще что за хрень? — эмоционально всплеснул руками россиянин. — Откуда я должен переродиться? Из мамкиной норки?

— Можно и так сказать, — позволил себе жутковатое подобие улыбки Аид. — Всё человечество в том или ином виде вскормлено землей и ее плодами. И рано или поздно все мы, даже инфестаты, вернутся в ее лоно, чтобы стать крохотным кирпичиком в бесконечном круговороте жизни и смерти. Так что, выбираясь из могилы, ты в какой-то степени заново рождаешься на свет.

— Звучит стрёмно, — сморщил физиономию Изюм. — Это перерождение что-то дает? Усиливает дар?

— До конца никто и не знает, — огорошил Секирин бойца. — Древние Жрецы считали, что погребенный благодаря ритуалу учится взаимодействовать со своим даром более тесно и эффективно. Если переживет его, конечно же. Еще бытовало мнение, что перерождение меняет одаренного, заставляя напитываться теми эманациями, которые транслируют в его адрес живые. Грубо говоря, зарытый ублюдок, на чью могилу плюет каждый прохожий и насылает проклятья на его голову, выберется оттуда преисполненным ненавистью и гневом. А праведник, по которому горюют, восстанет просветленным, ну или что-то вроде того.

— Ты говоришь об этом так, будто сам не до конца веришь, — не укрылся от внимания Макса

оттенок пренебрежения в словах Аида.

— Потому что я в самом деле не знаю, во что верить, — не стал отпираться инфестат. — Ты бывал на кладбищах, Третий?

— Бывал…

— Замечал, насколько разные там могилы? Одни требовательно вопят, другие просительно стонут, третьи неутешно рыдают, а иные просто безмолвствуют?

— Допустим, — осторожно подтвердил Виноградов.

— Отчего так?

— Да хрен бы знал! Я ж инквизитор, а не некробиолог, чтоб тайны старых костей разгадывать, сечешь?

— Я подозревал, что ты служил в инквизиции, — изогнул губы Секирин в пародии на улыбку, и Макс запоздало вспомнил о намерении скрывать свое прошлое.

Россиянин досадливо цыкнул, признавая собственную промашку, однако быстро смирился с этим и легкомысленно пожал плечами. Ведь по сравнению с теми откровениями, которые Аид обрушил на его голову, подробности биографии бывшего спецназовца даже на детские секретики не тянут.

— Ну так что там с «молчунами?» — поспешил вернуться к разговору о покойниках ветеран.

— О них все забыли. Не осталось тех, кто будет их поминать, оплакивать, костерить или навещать. Их страждущий дух больше не привязан к истлевающим костям, и они постепенно забывают, каково это быть человеком. А коли уж все мы люди, как бы сумасшедшие инфестаты не старались превознести себя над остальными смертными, то это вполне должно похожим образом воздействовать и на нас.

— Но на тебе же не сработало, — возразил Изюм. — Когда ты оказался в земле, тебя ненавидели миллионы! Я, кстати, был в их числе, уж не обижайся за правду. Но ты, насколько я могу судить, не переродился в одержимого маньяка. У тебя скорее даже наоборот вышло. Мозги вроде на место встали…

Аид оторвался от созерцания гудящего газового пламени и наградил Изюма тяжелым убийственным взглядом. Таким, после которого хотелось напиться и повеситься, лишь бы только стереть намертво отпечатавшееся на нейронах воспоминание. Но Макс все же умудрился выдержать его.

— Откуда такие заблуждения? Что ты обо мне знаешь, Третий? — зловеще процедил Сергей, и в глубине его глаз боец на мгновение увидел проблеск истинного безумия. Кровавого. Безудержного. Испепеляющего.

Это неестественное свечение, похоже, поселилось во взоре бывшего медиума еще со времен Кровавой зимы. С тех самых пор, когда он, одержимый манией своего дара, губил людей сотнями и тысячами. А потом по незнанию или недомыслию впускал их в собственный разум, с каждой новой жертвой превращаясь во что-то неизведанное и недоступное для понимания. Ни для других, ни для себя самого. И в результате родилось это. Существо чуждой морали и непостижимых принципов. Нечто такое, что уже нельзя назвать человеком при всем желании…

Поразительно, что Аид вообще сохраняет подобие вменяемости. Та непримиримая война, которая продолжает греметь внутри него, давно и безвозвратно перекроила его личность. Вот как реактивный ракетный залп перепахивает засеянное поле, так и пережитые неприятности изменили медиума. Нет на земле такого человека, способного его понять. Кто сумеет хотя бы вообразить бушующий океан из тысяч разумов, посередь которого отчаянно гребет и старается оставаться на плаву маленькая искорка — настоящий Сергей Секирин. Тот, кем он был до всех страшных событий, сделавших из него Аида.