Новая инквизиция

Уилсон Роберт Антон

Кроме того, я считаю, что какие бы категории мы ни использовали, организуя наш опыт в слова или мысли, в них есть метафоры; а рассуждения о процессе создания метафор неизбежно приводят к созданию новых метафор и метафор о метафорах. Поэтому резонно предположить, что конфликтующие версии "Копенгагенской интерпретации" "в действительности" пытаются сказать одно и тоже, но при помощи разных метафор.

Таким образом, когда Бор столь тщательно отделяет "вселенную" от "того, что мы можем сказать о вселенной", в сущности, он говорит то же самое, что и Гриббин, утверждающий, что "нет ничего реального". Оба утверждения можно свести к усредненной и компромиссной формулировке: То, что мы можем сказать о вселенной --

это не "реальная" вселенная. Видимо, тоже самое подразумевает Вигнер, утверждая, что мы сами создаем то, что можем сказать о вселенной, но это не "реальная" вселенная. Когда Херберт заявляет, что копенгагенисты не верят в "реальную" вселенную, возможно, он говорит то же самое, что имеет в виду Бом, утверждая, что копенгагенисты отрицают нашу возможность что-либо сказать о "действительности". С помощью математической физики мы создаем весьма полезные эмические реальности, но ни одна из них не имеет отношения к этической (невербальной) реальности.

Мне кажется, все вместе это означает, что под наукой следует понимать совокупность моделей для обсуждения экспериментов, как под искусством мы понимаем совокупность моделей для передачи впечатлений, и что ни эти, ни какие-либо иные модели не стоит путать с фундаментальной "реальностью", какой бы она ни была. Осмысленно можно говорить лишь о том, на что мы настроены, но никак не о том, па что мы еще не настроены.

Если я правильно уловил эту ницшеанско-экзистенциалистскую суть "Копенгагенской интерпретации", в области которой сами физики с трудом понимают друг друга, то в невербальном, или довербальном, мире не было ни "метров", ни "килограммов", ни "эргов энергии", ни "протонов", ни "добра", ни "зла", ни "красоты", ни "смысла", пока нервные системы приматов ("человеческие умы") не ввели их ради удобства классификации.

Итак, если Эйнштейн еще в 1935 году сказал, что теорема Белла, или математически-экспериментальный вывод о нелокальной корреляции, "заставляет верить в телепатию", не сомневайтесь, что еретики-парапсихологи это тоже заметили. Такое логическое следствие подробно рассматривается в работах Капры, Зукава и Тэлбота, тщательно обходится в книге Гриббина и развивается физиками Путхофом и Таргом в книге "Протяженность разума". Среди прочего, они описывают в этой книге эксперименты с Урием Геллером, во время которых, по их мнению, они наблюдали явления, "невозможные" с точки зрения догмы материалистического фундаментализма До сих пор (насколько я слежу), контратака фундаменталистов сводится к переформулировке самой упрощенной формы копенгагенской концепции. Если вкратце, они утверждают, что явление нелокального взаимодействия, вытекающее из математических расчетов и экспериментов, относится к тому, что мы можем сказать о реальности, но никак не к самой абсолютной "реальности". На мой взгляд, это справедливая точка зрения, но фундаменталисты умудряются забыть, что копенгагенизм применяет так называемый "модельный агностицизм" ко всем моделям в науке (а иногда и вне науки) и, в особенности, к так называемым "абсолютным законам", на которых основаны все догмы фундаменталистов.

Это нечестно. Нельзя взывать к "абсолютным законам", доказывая, что определенные явления `a priori невозможны, и в то же время взывать к копенгагенизму, нивелируя значение математических выкладок Белла и результаты семи экспериментов. Мне кажется, есть только одно логичное приложение копенгагенизма к "паранормальным" явлениям: быть в целом агностиком и строить временные модели (понимая их временность) на основе нынешних экспериментов и нынешних математических расчетов.

На мой взгляд, фундаменталисты почти все время говорят на языке теологии (оперируют абсолютами), прибегая к современной научной гносеологии (копенгагенскому агностицизму) лишь тогда, когда новая модель вступает в противоречие с их предубеждениями. В сущности,

они говорят следующее (читайте проф. Мунге): "Мы хотим верить в модели, которые представляют собой "основные физические законы" и, значит, "абсолюты", а в остальные модели мы верить не хотим, потому что это просто модели".

Не будем сетовать по этому поводу. В конце концов, даже такой избирательный агностицизм прогрессивен в сравнении со средневековым догматизмом, который до недавнего времени проявляли фундаменталисты.

Гораздо более честного, хотя и не менее поразительного способа обойти нелокальность придерживается физик из Колумбийского университета д-р Дэвид Мермин, о взглядах которого можно прочитать в его статьях "Квантовые тайны для всех" ("Джорнал оф философи", 1981 год) и "Есть ли Луна, когда на нее никто не смотрит?" ("Физикс тудэй", апрель 1985).

Д-р Мермин утверждает, что теория нелокальных взаимодействий настолько абсурдна, что гораздо разумнее придерживаться самой агностической формы копенгагенизма, чем признать нелокальность. Он не пытается ничего смягчить и не боится перейти к логическим следствиям своего утверждения. В выше упомянутых статьях он решительно утверждает, что "луна исчезает, когда на нее никто не смотрит".

Если это не "солипсизм", то что такое вообще солипсизм?

Тем не менее, я отдаю должное д-ру Мермину за его ясность и решительность, особенно в сравнении со Стивеном Шором и его статьей в "Скептикл инкуайрер", которая, как мне кажется, тоже написана в духе солипсизма, даже если Шор в этом не признается.

А теперь вспомним парашютиста, который опускается с постоянной скоростью. На данном этапе сила, направленная вниз, равна направленной вверх силе раскрытого парашюта. Но я думаю, все вы давно это поняли.

По крайней мере, я на это надеюсь.

Если модель нелокальных взаимодействий можно считать научной моделью на том основании, что эксперименты подтверждают математическую теорию, -- а именно этому условию по определению и должна соответствовать научная модель, -- то эта научная модель должна описывать вселенную, которую мы воспринимаем, или на которую настроены, пусть и не решая философские проблемы ненастройки, которые выходят за пределы компетенции науки. Я считаю, вернее, надеюсь, что копенгагенизм означает именно это.

Если модель нелокальных взаимодействий описывает воспринимаемый нами мир (на который мы настроены), то на ее основании можно делать выводы и строить предположения. Конечно, эти выводы и предположения могут и должны быть предметом обсуждения.

Капра, Зукав и Толбот считают, что нелокальные взаимодействия предполагают монизм, или холистичность, или синергию (по терминологии Баки Фуллера). Еще раньше к такому же мнению пришел Шредингер.

Насколько я понимаю трактовку Пайгельса, появление в рамках копенгагенизма теории нелокальности означает, что после проведения экспериментов и получения математических выводов люди обязательно создают модели, или метафоры, или теории нелокальности, чтобы упорядочить эти эксперименты и выводы. На мой взгляд, это действительно так, но кому-то может показаться, что это доводит научную экономию доводов до уровня анального сдерживания.

По мнению материалистов-фундаменталистов, нелокальные взаимодействия вообще ничего не означают, что выводит анальное сдерживание на уровень ментального запора.

После долгих размышлений, подробно описанных в книге "В поисках кота Шредингера", Джон Гриббин делает вывод, что нелокальное взаимодействие означает одно из двух: "либо все реально, либо все нереально". Либо мы признаем модель множественных миров ЭУГ ("математический сюрреализм" по мнению многих физиков), согласно которой все, что может произойти, действительно происходит, то есть "все реально", либо должны вернуться в нишу копенгагенизма, куда хотят спрятаться материалисты-фундаменталисты и которую Гриббин, проявляя искренность, признает уходом в солипсизм: "все нереально".