Новая история Второй мировой

Переслегин Сергей Борисович

Австрийский план привел к нескольким последовательным сражениям на Балканах и грандиозной Галицийской битве.

Для Сербии не было никакого другого плана, кроме «игры вторым номером» — жестко обороняться на естественных рубежах, сообразуя свои усилия с действиями противника.

Положение России в войне было, в общем, столь же нелепым, как и положение Австро — Венгрии. Она была принуждена защищать Сербию, вряд ли испытывая от этого большой восторг. Ради Сербии империя, недавно перенесшая проигранную войну и революцию, вступала в смертельную борьбу с сильнейшей континентальной державой — Германией.

И опять встает вопрос, что делать, как распределить силы? Повод

к войне лежит на юге — это Австро—Венгрия. Там и территории, которые Россия с удовольствием присоединила бы к Привислинскому краю — Галиция со столицей во Львове (в 1939 году эти земли действительно удалось аннексировать, они оставались в составе СССР до 1991 года, а сейчас принадлежат Украине). Главный же противник — на севере.

Российское командование отринуло формальные принципы военного искусства во имя быстрой и громкой победы. Оно бросило основные силы против Австро — Венгрии, оставив против Германии менее трети наличных войск.

Здесь нужно подчеркнуть, что ввиду размеров России развертывание русской армии отставало от развертывания немецких и австро–венгерских войск. Российский Генштаб превратил эту проблему в преимущество: в начале войны Россия не создавала никаких серьезных резервов — резервами автоматически становились прибывающие на фронт корпуса второй и третьей очереди.

В исторической литературе к российской схеме развертывания относятся довольно критически, указывая на распыленность сил между фронтами. Действительно, русский план войны не давал гарантии разгрома Австро — Венгрии — ни в его осуществившейся в реальности версии «А», ни тем более в версии «Г», которая была создана на тот маловероятный случай, если Германия направит все свои силы на Восточный фронт. С другой стороны, в версии «А» против Германии направлялось слишком много сил для обороны, в то время как для наступления их могло оказаться (и оказалось) недостаточно. Аналогичным образом в версии «Г» австрийский фронт был оставлен слишком сильным.

Эта критика была бы правильной, если бы вся война ограничивалась Восточным фронтом.

Российское военное руководство довольно правильно представляло себе общий рисунок предстоящей войны: Германия главными–силами нападет на Францию, а не на Россию, то есть будет осуществлена версия развертывания «А». Мобилизацию Франция и Германия проведут быстро и четко, в результате чего первый кризис на французском фронте возникнет уже на 20-й день мобилизации. К этому времени русская армия будет готова примерно на две трети, то есть будет развернуто от 60 % до 70 % состава, причем практически повсеместно без тыловых структур и тяжелой артиллерии.

Военная наука требовала ждать сосредоточения войск. Однако 90 % готовности Россия достигла бы только на 45-й день мобилизации. К этому времени во Франции все уже могло закончиться. Российское командование полагало, что разгром Франции (вне зависимости от того, выйдет она из войны или нет) окажет самое неблагоприятное воздействие на Восточный фронт, невзирая на любые достигнутые там успехи. По сути, оно тоже считало, что судьба Австро — Венгрии будет решаться на Сене, а не на Буге.

Следовательно, нужно было начать помогать французам на 20-й день мобилизации. Французские займы, на которые часто намекают в межвоенной литературе, здесь, вероятно, ни при чем: логика коалиционной войны настоятельно требовала активных действий на востоке именно в момент кризиса на западе.

Следовательно, русские войска должны были вторгнуться в Восточную Пруссию. Кроме всего прочего, надлежало иметь в виду, что связывание боем 8-й немецкой армии, а лучше — оттеснение ее к Висле стало бы лучшей гарантией против неожиданного

удара с севера против Люблинской группировки русских войск

Сложность операции в Восточной Пруссии российское командование недооценило, но все–таки выделило для нее две армии, оставив в Галиции четыре.

Русский план ведения войны привел к двум крупным сражениям — в Галиции и в Восточной Пруссии.

Дальнейший ход событий рисуется следующим образом:

До 5 августа — захват немцами Люксембурга, вступление Великобритании в войну, перестрелки на Сербском фронте, бессмысленная активность французов в Эльзасе.

С 5 по 16 августа — сражение за Льеж (взят 7-го числа) и его форты, первая крупная операция войны. Немцы выиграли ее, но потеряли много сил и как минимум четыре важных дня активного времени. Зато штурм Льежа выявил в довольно заурядном бригадном генерале Эрихе Людендорфе недюжинный военный талант. Через три недели это обстоятельство приведет к крупным неожиданностям на другом конце военной карты — в Восточной Пруссии.

16–19 августа — сражение у горы Цер на Сербском фронте. Здесь австро–венгерская армия потерпела свое первое поражение: атака была отбита, причем австрийские потери превысили сербские в 4 раза.

Уместно сказать, что командующий сербскими войсками воевода Радомир Путник начало войны встретил в Австрии, где лечился на водах. Путник попытался уехать (надо думать, через нейтральную Швейцарию или Италию), но был арестован в Будапеште. По законам военного времени его ждал, или плен, или интернирование — что в данном случае было бы одним и тем же. Однако Конрад фон Гетцендорф лично приказал освободить заключенного и отправить его на родину. Трудно сказать, почему он так поступил. Считал ли он, что старый и больной Путник не представляет никакой военной ценности? Или, как хотелось бы верить, Конрад просто поступил порядочно, дав возможность своему противнику войти в историю в качестве боевого генерала — каким Путник и был, — а не старого маразматика, ухитрившегося стать первым военнопленным великой войны и одним из немногих за всю историю пленных фельдмаршалов?

С 21 по 25 августа шло Пограничное сражение, которое можно разделить на отдельные операции — бой у Монса, сражение у Шарлеруа, сражение в Арденнах, бои в Лотарингии. Во всех этих операциях и во всем сражении в целом немцы достигли серьезного успеха. Союзные армии не были разбиты до конца, но понесли тяжелые потери и были отброшены к Парижу.

Уже 17 августа боем у Шталлупенена началась Восточно — Прусская операция русской армии. 20 августа состоялось суматошное Гумбинненское сражение, начавшееся и закончившееся с невыполнения приказов. Сражение носило нерешительный характер — что для немцев, рассчитывавших разгромить 1-ю русскую армию до подхода 2-й, было эквивалентно поражению. Если учесть, что корпус Макензена был разбит и отброшен на 20 километров к западу, а остальные корпуса потеряли связь между собой, нетрудно понять ту мрачную обстановку, которая царила вечером 20-го числа в штабе 8-й армии.

Притвиц принял решение отойти за Вислу. В целом это не противоречило предвоенным замыслам германского командования — но не в первый же день боев! Восточную Пруссию, прекрасно подготовленную для обороны, следовало держать как можно дольше: она была важна не сама по себе, а тем, что, нависая с севера над Привислинским краем, сковывала всякую русскую активность на Средней Висле. Поэтому Притвиц был немедленно заменен, и в командование армией вступил вызванный из отставки генерал Гинденбург. Его начальником штаба стал Людендорф, герой Льежа, который очень быстро прибрал к рукам и старого Гинденбурга, и 8-ю армию.