Новеллы
Шрифт:
Входит дочь хозяина — Марта, она тоже нарядилась. Чета Брумелисов поворачивается к ней и спрашивает — глазами задает вопрос, прежде нежели рот успевает произнести слова.
— Ну?
Марта качает головой. Потом даже отмахивается.
— Ничего. Смотри — не смотри, а его нет и нет.
Вид у Марты грустный. От этого и жене Брумелиса становится тоскливо, а потом тоска берет и самого Брумелиса.
— На машине-то на этой он, верно, не поехал, — через некоторое время говорит жена Брумелиса. —
— Ну, а на наших-то ему тоже пора быть… — Брумелис чешет за ухом. — Далеко ли здесь.
— Тебе все недалеко… — начинает жена, но не кончает.
— Да, уж должен бы приехать, — заверяет Марта. — Коли ветер с той стороны, здесь всегда гудок слышен. Не случилось бы только несчастья…
Жена Брумелиса от страха подскакивает.
— Несчастья! Что ты, дочка, говоришь! Какое же могло с ним приключиться несчастье?
— Почем я знаю, да ведь всякое бывает. Может, сошел с рельсов…
— Это Юкум, что ли?
— Поезд. Сколько раз про такое рассказывали!
— Ну… — бурчит Брумелис. — Это только зимой может случиться, когда из-за вьюги пути не видать или когда поезд наезжает на сугроб.
— Молчи уж лучше! Что ты, старик, понимаешь! — в сердцах прерывает она мужа. — Не приведи господь, всякое ведь приключается.
— Еще в прошлое воскресенье я читала в приложении… — дрожащим голосом говорит Марта. — Про одного молодого графа, он вот тоже ехал домой на родину. Отец, мать и… невеста ждали его… но у самой станции поезд соскочил с рельсов… и он погиб. Мать и невеста горячими слезами поливали его холодный труп…
С трудом она выговаривает последнее слово и сама заливается слезами. Потом закрывает глаза кончиком передника и плачет навзрыд. Почти одновременно с ней начинает плакать и жена Брумелиса.
Брумелис неспокойно ерзает на кровати. Забыв о прическе, над которой трудилась жена, он рукавом утирает со лба пот.
— Ну… ну… что за враки. Что за рев? Как дети малые…
Брумелис снова трет рукавом лицо, но, пожалуй, больше глаза, чем лоб. Он усердно пытается начать разговор.
— Гм… да… Но какой же наш Юкум граф? Да и там совсем иное дело — с людьми большими всякое бывает. А мы что? И какая ты, Марта, ему невеста? Еще до этого не дошло…
У жены моментально высыхают слезы.
— Молчал бы лучше! Не невеста! А кто же она ему по-твоему! Ясное дело, невеста!
Марта смущенно трет глаза.
— Окончательно мы, правда, не договаривались. Но я думаю… и он думает… и я думаю…
— Чего там еще раздумывать! — прерывает жена Брумелиса. — Думай — не думай, а выходит одно: невестой была, невестой и осталась. Раньше, когда он еще здесь жил, то вы с ним все вдвоем… Ну, а письма-то где, которые он тебе посылал? Через день ведь их посыльный приносил…
— Да… прошлым
— Что ж это она говорит! Как же нет, когда писал! Ведь недавно, на троицу весточка пришла.
— Да, но это только поздравительная открытка…
— Погляди-ка! А разве такие поздравительные открытки каждому посылают? И коли он теперь реже пишет, то, знать, потому, что времени нет у него.
— Понятно! — соглашается с ней Брумелис. — Тот, кто тридцать рублей в месяц платит, знает за что. Тридцать рублей в месяц… Боже ты мой, да ведь это куча денег! Это выходит больше, чем три сотни в год?
— Больше… Это выходит…
Марта начинает считать, но перестает и прислушивается. Старики тоже слушают.
— Ты что-нибудь слышишь? — шепотом спрашивает жена Брумелиса.
— Мне показалось… как будто колокольчик… но, может, я ослышалась.
— Лучше бы ты сам поехал встречать его на своей кобыле, — немного погодя говорит жена Брумелиса.
— Да разве бы я не поехал! — волнуется Брумелис. — Но ты же видишь, что он не хочет. Писал ведь, что на почтовых приедет. Ну, где письмо-то? Дай, пусть Марта прочтет.
Жена Брумелиса открывает ящик стола, вынимает открытку и, немного отвернувшись, подает ее Марте. Та берет ее и в десятый раз, почти не глядя, на память читает:
«Отец, мать! Принимая во внимание вашу просьбу, прибуду к вам третьего июля. Свою старую, хромую кобылу за мной не присылайте: она бежать не может, а я не переношу тряску на телеге, на деревянных осях. Приеду на почтовых».
— Гм… — ворчит Брумелис. — Не худо бы тебе всю жизнь иметь телегу на деревянных осях.
— Замолчи ты! — прерывает его жена, глядя на Марту, будто ожидая чего-то еще.
— Подпись нельзя разобрать… — Марта, красная, смущенная, кладет открытку на стол перед женой Брумелиса. — Это не его имя… а почерк его.
— Кто же другой напишет, он сам и писал. Да вот одно я в толк не возьму, — на что эта бесстыжая картинка…
Не окончив фразы, она вскрикивает. Марта тоже вскрикивает и бежит к окну. Брумелис делает попытку встать, но снова садится. Слышится громкий звон колокольчика.
— Приехал?! — восклицает жена Брумелиса и, не дождавшись ответа, выскакивает из комнаты. Марта мечется из угла в угол, пока наконец не прячется за дверью.
Но вот дверь широко открывается, и появляется молодой человек в желтом пыльнике. У него маленькие светлые усики и такая же бородка, очки на носу, вогнутая соломенная шляпа с очень широкими полями, в руках трость с металлическим набалдашником. Влетает он так, словно за кем-то гонится или от кого-то бежит. Размахивая руками, жестикулируя, не глядя ни вправо, ни влево, он начинает большими шагами ходить по комнате.