Новеллы (-)
Шрифт:
Она целовала эти поздние печальные цветы бурными, страстными поцелуями, поцелуями, которыми никогда никого еще не целовала, которые кипели в ней столько лет, редко говоря о себе, в ее пении; поцелуями девственницы, просящей греха.
Потом пьяная, с мокрым платьем и волосами, она поднялась и пошла к дому.
Звякнули стеклянные двери, скрипнул паркет.
Глаша сделала несколько шагов по зале и остановилась.
В
Глаша замерла, хватаясь за сердце, готовая упасть. Неужели же... Нет... нет... Счастье, радость...
Но вот раздались робкие шаги; кто-то шел к ней, потом шарахнулся в сторону.
Глаша чуть слышно вскрикнула от неожиданности. Протянула вперед руки, в ужасе раскрыла глаза.
На вскрик ее снова приоткрьшась дверь из освещенной комнаты; у порога показался полураздетый гость. Он всматривался в темноту.
– Что там такое? ты споткнулась?
– спросил он.
Ему не ответили. Две тени неслышно скрылись. Они остановились в коридоре, потому что другого пути не было.
– Это ты, Маня?
– ледяным голосом спросила Глаша, - ты была там?
Пристыженная, горничная молчала.
Барышня прошла к себе и заперлась на ключ. Она сняла с себя платок, потом медленно начала раздеваться. Лицо оставалось каменным, таким, какое оно стало, когда она говорила с горничной. Губы были плотно сжаты, щеки впали, на висках натянулись жилы.
Потом она подошла к туалетному столу, как делала это всегда, каждый вечер, в продолжение всей своей сознательной девической жизни.
Вынула одни за другими из волос своих гребни, отводя глаза от зеркала.
Волосы, еще густые, упали ей на плечи; она взялась было за них, чтобы заплести косички, но внезапно почувствовала, что не может ничего делать, ни шевелиться, ни думать. Гладкая поверхность зеркала отразила ее искаженные черты. Углы губ опустились вниз; серые печальные глаза налились слезами.
Она не отрывалась от своего отражения. Она, как безумная, неподвижно смотрела на себя. Руки ее судорожно сжатыми пальцами продолжали цепляться за волосы. Она смотрела на себя, как смотрят в лицо любимого покойника.
Сквозь слезы она видала до последней черточки, до малейшего пятнышка все следы неумолимого времени.
Как забыла она,
Да, да, для нее всё кончено, навсегда и безвозвратно. Неужели она этого не знала?
Она не сумела жить, когда нужно жить, она захотела жить, когда пора умирать. Ах, глупый, глупый Иван Ардалионович. Глупый, глупый... Надо было тогда поцеловать его, даже его - смешного и некрасивого...
Она смотрела на себя всё так же пристально, но уже ничего не видела перед собою. Слезы капали из ее глаз, и она не думала стирать их.
– Старая дева, - впервые вслух и без страха произнесла Глаша,- старая дева...
И вдруг стыд, страшный стыд за давешнее кокетство, за пение, за разговоры охватил ее. Она взглянула на себя впервые со стороны, и ее затряс смех, бешеный хохот над собою. Она смеялась, упав головой на подушки, и рвала зубами эти подушки, потому что смех душил ее. Потом мгновенно пронеслось воспоминание о поцелуях офицера. Она чувствовала их огонь, их страсть. Смех перешел в рыдание.
Она встала, ходила из угла в угол, прижимая руки к груди, качала головою и стонала. Как умирающий зверь, искала, куда бы уйти от самой себя, куда бы спрятаться.
Разбуженная ее криками, перепуганная Наташа прибежала к ее дверям, стучала и молила впустить.
Тогда, точно испугавшись чего-то, боясь, что вот-вот сломают двери и войдут к ней, увидят ее позор, Глаша, обезумев, кинулась к окну, но силы изменили ей, и она упала на пол. Глубокий обморок сковал ее измученное тело. Она лежала неподвижно, с замершей улыбкой на посиневших губах.
Стук, шум, всё ее отчаяние уходили куда-то, далеко уплывали от нее. Она уже ничего не сознавала, ничего не боялась, ничего не желала.
1912
Примечания
Должное.
– Печатается по изд.: Слезкин Ю. Среди берез: Повести и рассказы. Пг., 1915.
Негр из летнего сада.
– Печатается по изд.: Слезкин Ю. То, чего мы не узнаем. Пг., 1914.
Мальчик и его мама.
– Печатается по изд.: Слезкин Ю. Глупое сердце. Пг., 1915.
Полина-печальная.
– Печатается по изд.: Слезкин Ю. Глупое сердце. Пг., 1915.
Астры.
– Печатается по изд.: Слезкин Ю. То, чего мы не узнаем. Пг., 1914.