Новейшая оптография и призрак Ухокусай
Шрифт:
– Вот, вот! Рапиры двоятся, а тут, где вы отходите, кажется, будто вместо вас три или четыре призрака.
– Да, действительно… однако погрешность невелика – если печатать копии на бумаге, ничего этого заметно не будет.
– Да кому эти снимки нужны, чтобы печатать их, Непеняй Зазеркальевич?
– Не пропадать же такому труду. И потом общество ждет какого-то результата.
– А не наплевать ли на ожидания общества?
– Ну что ты, Персефоний, это уже возражунская позиция. Общество состоит из обычных разумных, на которых плевать все-таки нехорошо. Нет, я полагаю, достаточно будет
Сударый на минуту расслабился, наблюдая повторяющийся эпизод поединка, свой отскок, контратаку… Пискунов-Модный смотрелся великолепно, если не знать, что оптограф поддавался.
– Непеняй Зазеркальевич, мне тут одна мысль пришла в голову… – задумчиво произнес Персефоний. – А что, если бы в копировальной машине было два отражателя? Тогда можно было бы подкладывать пластины по очереди и проецировать одну за одной. Так можно получить картину с хронометражем минут в пять, а то и в десять. Да в принципе даже и в час!
– Занятно… Только как ее представлять публике? Собирать народ в полутемном зале и заставлять сидеть перед холстом?
– Да, не очень удобно. Однако тут есть над чем подумать, вам не кажется? Возможно, наклевывается новое изобретение.
Сударый со вздохом потер виски:
– Может, и наклевывается, да нужно ли оно кому-нибудь? Движущиеся картинки на бумаге хороши своей компактностью, а для общественного просмотра существуют театры. Картины на холсте не принесут ничего принципиально нового – так к чему умножать сущности?
– Как сказать…
– Извини, Персефоний, сегодня я слишком устал для изобретений, – улыбнулся Сударый. – Давай поскорее закончим работу – и отдыхать.
Часть вторая
Призрак Ухокусай
Глава 1,
в которой мы узнаем кое-что о хлопотах и тревогах домового
Зимняя ночь, вьюга воет в трубе, а в печке угольки потрескивают, жар от кирпичей идет – хорошо! Любите вы за печкой сидеть? Нет? Ну так вы не домовой, наверное. Переплет, к примеру, сильно это дело уважал: закрепить в поставце перо жар-птицы, устроиться в старой шапке-ушанке с кружкой горячего чаю и посидеть, прижавши пятки к гудящей печи, помечтать…
Жаль, сегодня так не получится. Большой двухэтажный дом отапливался хитроумно – хорошо еще, без всех этих новоизобретенных магических штучек. Против магии-то Переплет, разумеется, ничего не имел, дело привычное, вот только что-то сильно много стали в последнее время всякой всячины выдумывать. То тут, то там – оглянуться не успеешь, уже поставили какой-нибудь агрегат.
Справедливости ради надо сказать, что отец Переплета в свое время и против воздуховодов возражал. Однако привык и сыновей приучил. В самом деле: то ли избу прогревать, то ли аж девять комнат на двух этажах, не считая всяких кладовок.
Печка ради такого дела была в подвале устроена. Топилась дровами или углем, раскалялась
Вот только воздуховоды время от времени засоряются, как сегодня. Поэтому Переплет расслабляться не стал – с вечера, не дожидаясь даже, пока Сударый уснет, переделал повседневные дела. Потом еще прошел по дому, примечая, все ли ладно.
Мышь где-то скреблась. Надо сказать Персефонию, чтобы поймал. Упырю, конечно, и на службе в подотделе по очистке города от бродячих и вредоносных животных всякой этой пакости хватает, но ничего, для дома и постараться можно. Упырь тут вроде как прочно прописался – вот пускай и гоняет грызунов. А то только ворчать на заслуженного домовика горазд.
Так, половики вытрясены, сковородки начищены… В студию Переплет заходить не стал. Спасибочки, мы туда теперь только с веником, а остальное сами делайте. Однажды Сударый забыл надеть заглушку на объектив одного из своих оптографических аппаратов – ну бывает, – Переплет ее подобрал, на табуреточку встал, пристроил было – и вдруг заметил, что выпуклая стекляшка объектива как-то подозрительно отблескивает, вроде жирным чем. Ай-ай-ай, и кто же это ел на рабочем месте, а потом тонкую маготехнику немытыми руками лапал? Тер-тер Переплет ту стекляшку…
Потом, выбросив объектив, Сударый разъяснил, что домовой исцарапал его, пытаясь снять какое-то там противобликовое покрытие. Виду Переплет не подал и даже поворчал, мол, надо заглушки на место прилаживать, а не раскидывать где попало, но стыдно было, что скрывать, стыдно. Хорошо, не пообещал, как собирался было, «больше в студию ни ногой»: все-таки ужасно, если где-то в доме не прибрано, пускай даже в таком месте, где постоянно чужие ошиваются. А главное – интересно ведь! Однако и без нужды в студию не ходил.
Сегодня-то нужды и близко нет – не вести же туда дядю. Да он и не пойдет, кстати, ему оптография неинтересна.
Прошел Переплет и по верхнему этажу – так, все в порядке. На всякий случай даже в спальню к Сударому заглянул, посмотрел, какие сны снятся Непеняю Зазеркальевичу. Сны были обычные, замысловатые, но не муторные, только лежала на них какая-то тень. Домовой присмотрелся повнимательнее и нахмурился. Ну конечно, кто б сомневался – Косьенова работа… Кривьен де Косье так и не простил молодому конкуренту поражения в «профессиональном поединке». Какое-то время он еще держал при себе раздражение, вызванное достижениями Сударого: все-таки подавляющее большинство спросончан предпочитало по старинке оптографироваться у закордонца.
Но после того как Сударый с оглушительным успехом выпустил иллюстрированную брошюру о дуэлях, Кривьен де Косье совсем покой потерял. Историю, которая к нему не имела ни малейшего отношения, принял на свой счет и окунулся в стихию соперничества, которое намеревался провести (он сам так говорил, а спросончане повторяли и разносили окрест) «по всем правилам закордонской экономической науки».
То ли правила подкачали, то ли не все он их применил, а может, и с самой Закордонией что не так – только не помогла экономическая наука. Даже хуже сделала.