Новгородский толмач
Шрифт:
Нет уж, уверяю Вас: добровольного визита судьи инквизиции от меня не дождутся. Суть происшедшего проста: Вы не вступились за меня. Неужели и Вам, при Вашем высоком положении, страшновато попасть под подозрение в укрывательстве еретиков? Так или иначе, ясно одно: путь на родину мне закрыт. Остается жить в России и каждый день, помирая от страха, ждать, что откуда ни возьмись вынырнет проклятый Досвальд и выдаст меня псковским властям.
В связи с новой ситуацией мне понадобятся деньги. Много денег. Я прошу Вас переслать мне то, что накопилось за семь лет моей безупречной службы. В своем письме Вы обещаете по-прежнему платить мне за мои доклады. Поэтому продолжаю их.
Из
Потом начались пиры в самом Новгороде. Каждый боярин старался зазвать князя в гости и поднести ему богатые дары. Нет-нет, мы не будем называть это взятками или даже данью. Наверняка они подносились от чистого сердца, из любви к московскому владыке. Говорят, в каждом доме он получал, как минимум, кисет с золотыми, три-четыре тюка фламандского сукна (по 30 рублей каждый), бочонок вина, моржовый клык. Если все это умножить на двадцать боярских домов, осчастливленных князем, можно догадаться, что к Рождеству у него набралось подарков на длинный обоз. Никакой Санта Клаус в этом году ему не нужен.
Но главное происходило незаметно и в тишине. Под горестные вздохи монахов и иереев московский князь перевел в свою собственность такое количество монастырской и церковной земли, что на ней он сможет прокормить армию служилых ратников, которая не будет стоить ему ни копейки. А уж на верность таких воинов он сможет положиться в любом походе.
Во время судебных разбирательств шесть бояр были найдены виновными в разных нарушениях и отправлены в московские темницы. Среди них - младший сын Марфы Борецкой. Постараюсь впоследствии узнать, пировал ли у кого-нибудь из осужденных князь Иван. Но даже если и не пировал, мы не позволим себе делать из этого какие-то злопыхательские выводы. Московский владыка мирно приехал в свой город, был осыпан подарками и выражениями преданности, совершил несколько актов правосудия и мирно удалился. Единственное, что может заинтересовать и насторожить коллегию кардиналов в Риме: легкость, с которой единовластный повелитель приступает к конфискациям церковных земель. Если пример князя Ивана покажется королям и князьям Европы заразительным, последствия трудно предсказать.
Да, еще небольшая деталь: незадолго до приезда князя Ивана новгородцы поймали несколько московских лазутчиков и сбросили их с моста в Волхов. Конечно, предварительно им связали руки за спиной и насыпали песку за пазуху. Я уговариваю себя, что все же это лучше, чем медленно кипящий жир.
Желаю Вашему преосвященству светлого Рождества, Ваш
С. З.
Эстонский дневник
Вчера долго говорили с Алольцевыми о вере. Оказывается, дед Ермолая Лукича в 1427 году был схвачен как член секты стригольников и брошен в темницу на многие годы. Эта секта была очень сильна в Пскове в начале века. Во главе ее стояли люди уважаемые и начитанные. Их главное расхождение с православной церковью состояло в вопросе об обладании сокровищами земными, то есть деньгами и имуществом. Они также решително восставали против установившегося порядка, при котором места священников в церквах и епископов
– Дед мой, и выйдя из тюрьмы, отказывался ходить в нашу церковь, рассказывал Алольцев.
– "Не хочу, - говорил, - слушать вашего попа. Он по мзде поставлен, молитва его не чиста".
Стригольники учили, что не только священники могут проповедовать и крестить мирян. Апостол Павел призывал и простого человека нести людям Слово Божье. Нравы тогда в Пскове были свободные. Митрополит и патриарх слали гневные послания, обвиняли псковских священников в отступлении от церковных правил. Так, при крещении детей не погружали в воду, а только слегка обливали; для миропомазания использовали латинское миро, а не дорогое, ввозимое из Константинополя; вдовым попам разрешали снова жениться и служить.
Рассказывая, Алольцев и Людмила переглядывались, словно спрашивали друг друга, как далеко им следует заходить в опасной откровенности. Я был тронут их доверием. Но все же спросил, как они сами относятся к тому, что попы получают места за деньги, что потом берут плату за все церковные службы.
– Конечно, - сказал Алольцев, - попам тоже прожиток нужен. Святым Духом питаться еще не сподобились. Но вот отец Денис правильно говорит: "Чем богаче будут церкви и монастыри, тем больше ленивых и жадных потянется в монахи и священники. А чистой душе места будет все меньше".
– И еще он нам объяснял, - вступила Людмила, - что вера - это вино, а религия, обряды - кубок. Так я запомнила. Вера нас соединяет с Господом недаром мы причащаемся вином. А религия - с отцами, с предками, с соплеменниками. Хорошо, когда и то, и другое могут жить в согласии. Но бывает, что приходится выбирать между новой верой и религией отцов своих. Ведь и апостолам, слушавшим Христа, пришлось отступить от старой веры.
Ее слова запали мне в память. И я как-то по-другому стал думать про своего отца. Может быть, он тоже прошел через это испытание, когда в юности выбирал между новой верой и религией отцов. И хотел избавить меня от мучений такого выбора. Потому и согласился так легко отдать меня на воспитание в добрый католический дом.
Странную новую близость с Алольцевыми заронил в меня этот разговор. Вот, значит, и среди их предков маячит темная тень ереси. Они знают о ней, живут с ней, не осыпают память деда проклятьями.
Может, и мне следует умерить ненависть к отцу-еретику? Может, и мне нужно больше думать о собственных грехах и заблуждениях, чем о чужих?
О, подскажи, научи, направь!
Что дороже Тебе, важнее, праведнее: крепость кубка или вкус вина? Непримиримость в защите догматов или любовь к ближнему, который ищет других путей к Тебе?
Глава 10. Бегство
Фрау Грете Готлиб, в Мемель,
из Пскова, июль 1476
Милая, милая Грета!
Не могу выразить и описать, какую чистую радость доставило мне твое письмо. Будто голос из нашего детства долетел до меня - детства, которое твоя (наша!) матушка сумела сделать таким счастливым. Ты нашла столь точные слова, чтобы описать эту смесь печали и умиротворения, которую родил в твоей душе ее уход в монастырь. Я испытал очень похожие чувства. Но правда ведь мы будем всегда помнить ее такой, какой она была, выводя нас на прогулку по улицам Любека: оживленной, принаряженной, встречающей улыбкой каждого встречного, радостно замечающей каждый распустившийся цветок, каждую пролетевшую птицу, каждый отблеск солнца на капле росы. И в то же время давай постараемся радоваться тому, что ей посчастливилось при жизни обрести покой души, который большинству людей может достаться только после смерти.