Новик
Шрифт:
Отношение ко мне, как к новику-первогодку, было снисходительным, хотя поблажек я не искал. Старался быть, как все, стоять в караулах, как все, и ездить в патруль, как все.
И всё же мысли о том, чтобы повернуть историю в другое русло, никак меня не отпускали. Ведь если я попал сюда, то это кому-нибудь нужно, так ведь? Во всяком случае, я должен хотя бы попытаться.
Вот только на границе, вдалеке от Москвы и царя, возможностей поменять историю чудовищно мало. Значит, будем двигаться по службе, чтобы обратить на себя царское внимание. Этот вариант виделся мне самым реалистичным из всех возможных.
И
— Никита Степаныч! Наша очередь сегодня в степь ехать! — сообщил мне Леонтий за завтраком из простой гречневой каши с салом. — А уж завтра нас всех боярин Лисицын со своими людьми тут заменит. И так он уже на три дня опоздал.
— В Путивль поедем, получается? — спросил я.
— Так пора уже! — оглаживая бороду, сказал дядька. — И так задержались оне что-то.
Выдвинулись вдесятером. Старшим назначен был Онфим, пожилой воин из детей боярских, кроме меня, поехали ещё трое новиков, на год старше меня, Юрий, Дмитрий и Алексей. Само собой, меня сопровождал Леонтий. И ещё четверо боевых холопов, Кузьма, Трофим, Гаврила и Агафон.
Выехали в полном боевом облачении, хотя задача у нас была простая и совсем не боевая. При первом же появлении татар мчаться в станицу и докладывать об увиденном. А там уже будет ясно, палить сигнальный костёр, чтобы заметили в Путивле и на других заставах, или же сразу выдвигаться татарам навстречу, чтобы прогнать их обратно в степь.
Так что я покачивался в седле, адски потея в толстой стёганой куртке и железной шапке, жара стояла невыносимая. Хотелось под кондиционер или хотя бы окатиться холодной водой из ведра, но снимать броню категорически запрещалось, хотя я слабо верил в её защитные свойства. Я разве что сдвинул шлем на затылок, осоловело глядя в спину Леонтию, ехавшему впереди.
Казалось, остальным жара вообще нипочём. Холопы вполголоса обсуждали, как проведут две недели в Путивле, Онфим напряжённо вглядывался в горизонт, выискивая взглядом татар.
— Никитка! — окликнул меня один из новиков, Юрий. — Опять татарам лоб подставляешь?
Я надвинул шлем обратно, новики заржали, чуть ли не тыкая в меня пальцами. В станице я оказался самым молодым, и они теперь пытались устроить дедовщину. Первые дни меня не трогали как раненого, просто беззлобно подкалывали, а теперь вот, кажется, начали переходить к более активным действиям.
Мы объезжали вверенный нам участок, патрулируя границу. Собственно, вся граница охранялась именно таким образом, линией из станиц, крепостей и сторожевых башен, где с ранней весны и до поздней осени несли службу сторожа.
— Нас тут вообще быть не должно. Пусть бы Лисицын со своими людьми ездил, мы так всегда в срок приезжаем, — проворчал Юрий.
— Да и нету здесь татар, — зевая, произнёс Алексей. — Как мы им в прошлый раз всыпали, так они больше и носа не суют.
Мы ехали вдоль перелеска, которым заканчивалась наша зона ответственности, наше урочище. За ним начинались по-настоящему дикие места, где на многие километры не было ничего, кроме степной травы да редких ручьёв.
И в тот же миг в горло Алексея вонзилась стрела, воздух мгновенно наполнился свистом и дикими криками. Алексей издал странный булькающий звук, словно поперхнулся, и начал заваливаться набок из седла, а я растерянно озирался по
Опомнился я в тот же миг, потянул саблю из ножен, с силой пнул Серко по бокам.
— Никитка! В станицу скачи! — крикнул мне дядька, но я его не послушал.
Началась суматоха. Татары выскочили из-за перелеска, как чёрт из табакерки, и мы все ринулись им навстречу, чтобы ударить в сабли. И я тоже. Вперёд не рвался, но и не отставал, крепко держа поводья одной рукой и саблю — другой, низко пригнувшись в седле.
Из-под копыт летели комья жирного чернозёма, дробный грохот десятков копыт практически оглушал, я в своей железной шапке слышал только его, да стук собственного сердца, тоже несущегося галопом. Тяжёлая сабля оттягивала руку, в стёганке стало ещё жарче, чем прежде, но я понимал, или мы, или они.
Татар было меньше, чем нас, всего пятеро, и мы бросились за ними в погоню. Татары кричали нам что-то, нахлёстывая коней. Мы понемногу догоняли, охотничий азарт кипел в крови.
О том, что это примитивнейшая ловушка, я сообразил в последний момент, когда уже было поздно.
Остальные татары поджидали нас, выскочили навстречу с гиканьем и свистом. Несколько стрел прошелестели над моей головой, я вжался в гриву Серко ещё сильнее. И, наконец, мы их настигли. Началась сшибка, кровавая, жестокая.
Мне впервые доводилось рубить саблей живого человека, но я старался об этом не думать, передо мной были не люди, а враги, желающие моей смерти. Так что я разил направо и налево на полном скаку, точно как все остальные сторожа.
Я настиг одного из татар, без раздумий полоснул саблей. Попал удачно, лисий треух слетел с его головы вместе с частью черепа, татарин рухнул с коня, а я дёрнул поводья Серко, отыскивая взглядом нового противника. Встретился взглядом с плосколицым смуглым татарином. Мы одновременно хлестнули коней, я стряхнул капли крови с клинка, размахнулся.
Мои товарищи тоже рубились с татарами, с полной отдачей, изо всех сил, хотя, по-хорошему, мы все должны были мчаться к станице, чтобы предупредить остальных о татарском отряде.
Новый удар, на этот раз громко лязгнул металл, клинок ударил в клинок. Плохо. Останутся зазубрины, но в пылу сражения мне некогда было об этом думать, я рубился с плосколицым, изо всех сил одновременно стараясь удержаться в седле.
Дядька, изрыгая проклятия, махал саблей со скоростью промышленного вентилятора и в одиночку шинкуя татар на ломтики, другие боевые холопы держались вместе, прикрывая друг друга, Онфим гарцевал на коне с луком, поливая татар стрелами. Новиков я не заметил, но нескольких лошадей без всадников успел увидеть.
Воздух полнился криками, лязгом железа, конским ржанием. Смрадный запах пролитой крови щекотал ноздри, смешивался с запахами травы и конского пота, заставлял тошноту подкатывать к горлу снова и снова. Где-то внутри, в животе, поселился неприятный холодок страха за свою шкуру, который я усердно гнал прочь, но он неизменно возвращался с каждым ударом татарской сабли или просвистевшей мимо стрелой.
Мне повезло, конь плосколицего оступился, попав копытом в кротовью норку. Татарина тряхнуло в седле, и я рубанул сплеча, наискось, выпуская ему кишки. Его распоротый халат топорщился белой ватой, которая тут же окрашивалась в ярко-красный цвет.