Новиков
Шрифт:
1 марта офицер полевых полков Василий Тузов начал свое издание — «Поденщина». Он думал было каждый день выпускать по свежему номеру из четырех страничек, но писал плоховато, к изданию привычки не имел и через месяц бросил затею. Наконец 1 апреля вышел еженедельный журнал «Смесь», чей издатель сумел так искусно скрыть свое имя, что остался неизвестным. А листы «Смеси» были остры, злободневны и нравились Новикову. Издатель, не обинуясь, писал о том, что крестьяне умеют мыслить основательно о многих полезных вещах, головы же знатных людей бывают набиты требованиями чести без малейших
Среди такого невиданного в России обилия журналов Новикову предстояло найти место своему изданию — подлинно сатирическому, каким он его хотел видеть. Не подпевать «Всякой всячине», как Рубан, не баловаться печатью, как Тузов, а выполнять гражданский долг с пером в руках вместо шпаги, положенной дворянину.
Какое название приискать журналу? Эти «Ни то ни се», «И то и се», «Смесь», «Полезное с приятным» были, в сущности, перефразировкой имени «Всякой всячины». Новиков не желал повторять надоевшую комбинацию. Имя должно быть неожиданным, значащим и кратким.
Он перечитал предисловие ко «Всякой всячине». Там говорилось о господине, живущем чужими трудами. Трутень!.. Сумароков издавал «Трудолюбивую пчелу». Это было десять лет назад. Времена изменились. Сатира должна разить сильнее — велико и неизбывно народное горе… А если «Трутень»? Издатель его дворянин, он также сидит на горбу своих крестьян, как и тот бездельник из «Всякой всячины». Но в отличие от него издатель «Трутня» мучится своей привилегией и желает быть полезным отечеству. Порукой тому его журнал.
Итак, «Трутень».
В предисловии к журналу Новиков изложил свои мысли о военной, гражданской, придворной службах и распростился с карьерой. Он счел для себя возможным только один род деятельности — издание трудов своих сограждан, «особливо сатирических, критических и прочих, ко исправлению нравов служащих». Ибо намерение его — исправлять нравы.
Новиков подал прошение в Академическую канцелярию, журнал был разрешен, и в начале мая 1769 года «Трутень» вылетел в свет.
Эпиграфом для своего журнала Новиков выбрал строку из притчи Сумарокова, как бы разъяснявшую понятие «трутень»:
Они работают, а вы их труд ядите.Впрочем, закончив 1769 год и приступая к изданию «Трутня» в следующем, Новиков заменил эпиграф на другие сумароковские стихи:
Опасно наставленье строго,Где зверства и безумства много.За полгода журнальной борьбы Новикову дали почувствовать опасность резкой сатиры, и он предупредил об этом читателей в новом эпиграфе.
Листки «Трутня» выходили каждую неделю. Новиков печатал по шестьсот с лишним экземпляров каждого номера — «Всякая всячина» начинала с тысячи шестисот. Однако номера ее не покупались, и тираж издатели сократили втрое. А Новиков через три месяца выпустил «Трутень» вторым изданием — спрос на его журнал был велик — и с тринадцатого листа печатал уже в тысяче двухстах экземплярах. Другие издания 1769 года довольствовались тиражом 500–600
Первый номер «Трутня» был занят предисловием — много ли уместишь на четырех крошечных страничках? — но во втором, вышедшем 5 мая, читатели могли ощутить сатирический запал нового издания. Новиков сочинил и напечатал письмо некоего дяди к племяннику с рекомендацией поступать в «приказную службу», то есть стать чиновником: «Ежели ты думаешь, что она по нынешним указам ненаживна, так ты в этом, друг мой, ошибаешься. Правда, в нынешние времена против прежнего не придет и десятой доли, но со всем тем годов в десяток можно нажить хорошую деревеньку».
Это письмо, говорившее о том, что в судах процветают взятки, что на воеводстве можно нажиться, не понравилось Екатерине II.
«Всякая всячина» в девятнадцатом листе поместила статейку, ее автор рассказывал о встрече с человеком, который считал себя умнее всех и думал, что свет не так стоит: «Люди все не так делают; его не чтут, как ему хочется… Везде он видел тут пороки, где другие, не имев таких, как он, побудительных причин, насилу приглядеть могли слабости, и слабости весьма обыкновенные человечеству».
Заключали статейку правила:
1. Никогда не называть слабости пороком.
2. Хранить во всех случаях человеколюбие.
3. Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того…
4. Просить бога, чтоб нам дал дух кротости и снисхождения.
Но этих ограничений Екатерине показалось мало, и она прибавила: «Я хочу завтра предложить пятое правило, а именно, чтоб впредь о том никому не рассуждать, кто чего не смыслит; и шестое: чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить».
Такая программа уничтожения журнальной сатиры, предложенная императрицей, вызвала резкую отповедь Новикова. В пятом листе «Трутня» 26 мая за подписью «Правдулюбов», которая стала затем постоянным его псевдонимом в полемике 1769 года, он писал:
«Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия. Они говорят, что слабости человекам обыкновенны и что должно оные прикрывать человеколюбием; следовательно, они порокам сшили из человеколюбия кафтан; но таких людей человеколюбие приличнее называть пороколюбие. По моему мнению, больше человеколюбив тот, кто исправляет пороки, нежели тот, кто оным снисходит, или (сказать по-русски) потакает».
«Всякая всячина» не замедлила ответом:
«На ругательства, напечатанные в «Трутне» под пятым отделением, мы ответствовать не хотим, уничтожая оные… Господин Правдулюбов не догадался, что, исключая снисхождение, он истребляет милосердие… Думать надобно, что ему бы хотелось за все да про все кнутом сечь».
Так заявила «Всякая всячина» в двадцать третьем номере. Новиков выступил с ответом в восьмом листе «Трутня» 16 июня:
«Госпожа Всякая всячина на нас прогневалась и наши нравоучительные рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина в том, что на русском языке изъясняться не умеет и русских, писаний обстоятельно разуметь не может, а сия вина многим нашим писателям свойственна».