Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Ильин Павел

Тем не менее Комитет продолжил целенаправленно собирать сведения о нем. Несомненно, этому способствовали имевшиеся показания об участии Вольховского в собраниях тайного общества после 1821 г. В течение апреля-мая Комитет обратился с запросами ко всем главным членам Северного общества. В результате показания об участии Вольховского в заседаниях Северного общества продолжали множиться. Ответы подследственных (Рылеева, Нарышкина, А. Поджио и др.) подтвердили его присутствие на совещаниях у Митькова и Пущина в 1823 г., его участие в основании руководящего органа («Думы») и ее выборах. М. Муравьев-Апостол даже дополнил эти показания: Вольховский присутствовал еще на заседании у Рылеева, где знакомились с конституционным проектом Н. М. Муравьева и обсуждали возможные средства к достижению конституционного правления. Кроме того, Оболенский сообщил о знакомстве Вольховского с началами проекта П. И. Пестеля «Русская Правда» [194] .

194

ВД. Т. IX. С. 257–258; Т. III. С. 203, 207; Т. I. С. 168, 177, 261, 266; Т. II. С. 221, 222; Т. XX. С. 448–449.

Таким образом, отчетливо выявилось участие

Вольховского в обсуждении важнейших политических вопросов, в том числе средств достижения цели тайного общества, не исключая проектов конституции (выяснилось, что он «всегда был на стороне конституционной монархии»), заметная роль в организационной деятельности тайного общества после 1821 г. Такого рода «причастность» обычно влекла за собой привлечение к судебной ответственности. Не могли ослабить «обвиняющей силы» этих фактов ни указания на неоднократные служебные командировки Вольховского, участие в различных экспедициях и частое отсутствие в Петербурге, ни ссылки на его умеренный образ мысли.

Но, несмотря на все это, показания о Вольховском не стали предметом дальнейших разысканий, ему не были заданы дополнительные вопросы в связи с прозвучавшими обвиняющими свидетельствами. Данные, собранные следствием в отношении Вольховского, были оставлены «без дальнейшего действия» [195] . Сопоставляя и оценивая обстоятельства расследования, в деле Вольховского нельзя не увидеть «смягчающего» воздействия, определившего благоприятный для него исход следствия. Прежде всего, это воздействие заметно в факте привлечения его к следствию неарестованным. Далее, он не допрашивался в связи с поступившими показаниями об участии его в Северном обществе. Вслед за тем, в его следственном деле появляется любопытный документ: как результат особого разговора А. И. Татищева и И. И. Дибича первый из них уже 27 марта 1826 г., еще до завершения дознания, направил второму записку о степени причастности Вольховского (вероятнее всего, для передачи императору). Наконец, обвинительные показания о знании Вольховским политической цели тайного общества были в сущности проигнорированы при итоговой оценке степени его причастности к декабристскому союзу.

195

Алфавит. С. 235.

Однако, в отличие от других лиц, привлекавшихся неарестованными и представивших письменные «объяснения», о Вольховском была составлена итоговая записка, основанная на полученных показаниях. Вероятно, причиной ее появления стали прямые свидетельства о причастности Вольховского к Северному обществу. В текст записки вошла информация из показаний Пущина, Митькова, Нарышкина, А. Поджио, Назимова. Но никаких выводов из нее не делалось; упоминалось только отрицание этих данных в единственном показании Вольховского [196] .

196

ВД. Т. XX. С. 447. Любопытно отметить, что вместе с запиской о Вольховском была затребована записка о степени причастности к «делу» Ф. Я. Скарятина, который сначала получил административное наказание, а затем, спустя непродолжительное время оказался, переведенным в гвардию. У Скарятина имелись влиятельные родственники и ходатаи.

Таким образом, вопреки собственным показаниям Вольховского, следствие установило, что ему была хорошо известна политическая цель общества, и он принимал участие в обсуждении средств ее достижения. Тем не менее, Вольховский, наряду с большинством членов Союза благоденствия, не привлекавшихся к расследованию, был признан «отставшим» членом Союза благоденствия, которые не подлежали ответственности. Все это говорит об имевшем место влиятельном заступничестве за Вольховского [197] . Между тем, у самого Вольховского не было влиятельных родственников, приближенных ко двору. Возможно, ходатаем за Вольховского перед императором выступил его непосредственный начальник Дибич. В деле Вольховского имеется документ, из которого явствует, что решение об освобождении от дальнейшего расследования и, соответственно, от наказания было передано Следственному комитету Дибичем – очевидно, после согласования и соответствующего указания императора: «…г. начальник Главного штаба полагает заключающиеся в оной обстоятельства… оставить без дальнейшего изыскания». Дата этого решения зафиксирована в следственном деле Вольховского – 1 августа 1826 г. [198] Как видим, оно состоялось уже после прекращения формальных заседаний Следственного комитета. Это говорит о явной затянутости «дела» Вольховского, решение по которому – фактическое прощение выявленной «вины» – стало результатом длительной внутренней борьбы между силами, которые выступали за наказание Вольховского, и теми, кто ходатайствовал за него. В данном случае последние победили – им удалось создать благоприятное впечатление о Вольховском у императора: иначе не последовало бы его согласие на оставление без дальнейшего расследования серьезных обвиняющих показаний. Вместе с тем назначение на Кавказ, пусть и не оформленное в виде административного наказания, было по существу последствием выявленной причастности Вольховского к деятельности Северного общества.

197

К такому же выводу пришла Н. Е. Мясоедова (Мясоедова Н. Е. Друг Пушкина – В. Д. Вольховский. С. 176, 184).

198

ВД. Т. XX. С. 451. Следует отметить, что формулировка «Алфавита»: «по отзыву… начальника Главного штаба… оставлено сие без дальнейшего действия» (Алфавит. С. 235) не должна вводить в заблуждение. Речь идет не о распоряжении самого Дибича, а о том, что он довел до сведения Комитета повеление императора; принятие такого рода решений не входило в компетенцию начальника Главного штаба.

Полковник Владимир Иосифович (Осипович) Гурко был впервые назван в показаниях А. З. Муравьева, данных в ответ на вопросные пункты от 23 апреля 1826 г. Это показание было рассмотрено на заседании Комитета 27 апреля. Об участии Гурко в Военном обществе и Союзе благоденствия были запрошены другие подследственные [199] .

Между тем, в делах Комитета отложилось письмо Гурко, направленное военному начальству, с обращением «Ваше Превосходительство» и авторской пометой: «Москва. 13 января 1826». Оно содержало признание в принадлежности к тайному обществу, цели Союза благоденствия были обрисованы как лежащие исключительно в области распространения просвещения и «доброй» нравственности; вновь повторялся мотив быстрого отхода от связей с обществом, почти полного незнания о его действиях [200] . Место и время создания письма, а также его адресация, слабое вовлечение документа в производство следствия заставляют предположить, что оно было написано по собственной инициативе Гурко, независимо от появившихся показаний арестованных. Показания других подследственных ничего не прибавили к свидетельству А. З. Муравьева. Гурко не привлекался к допросам и был причислен к группе «оставленных без внимания» [201] .

199

ВД. Т. XI. С. 119, 121; Т. XVI. С. 184; ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 244. Л. 90 и ел.

200

ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 470. Л. 78–79 об. (оригинал на франц. яз.). Копия письма В. И. Гурко: Д. 244. Л. 88–89. (на ней помета: «Подлинник находится у барона Дибича. Копию же сию приобщить к делу»).

201

Алфавит. С. 251.

4. Заочное расследование и заочное прощение: «оставленные без внимания»

Свидетельства непосредственных организаторов следственного процесса содержат указания на то, что ведущие участники Следственной комиссии руководствовались стремлением облегчить участь арестованных и гуманными задачами спасения невинных, не желая привлекать к допросам мало замешанных лиц. Так, делопроизводитель Следственного комитета Боровков вспоминал: «…Комитет с чрезвычайной осторожностью руководствовался их [подследственных. – П. И.] указаниями; он не прежде призывал к допросу, как удостоверившись в соучастии сличениями разных показаний и сведений». По утверждению Боровкова, председатель Комитета А. И. Татищев «с большим упорством подписывал требования о присылке членов злоумышленных обществ. „Смотри, брат! – говаривал он мне, – на твоей душе грех, если подхватим напрасно“». Тот же мемуарист приводит слова великого князя Михаила Павловича: «Тяжела обязанность вырвать из семейства и виновного; но запереть в крепость невинного – это убийство» [202] . Указание Боровкова требует существенной поправки: безусловно, столь гуманные настроения у руководителей расследования проявлялись далеко не всегда. Но приведенные им слова можно отнести не только к случаям «напрасно подхваченных», действительно ни к чему не причастных лиц, но и к тем, показания об участии которых в тайных обществах были оставлены «без внимания».

202

Боровков А. Д. Автобиографические записки… С. 342–343.

В группу «прощенных» декабристов нужно включить также и тех, кто был выявлен следствием в качестве участников тайных обществ, но к самому процессу не привлекался. Это, главным образом, участники ранних декабристских организаций. Решения не привлекать к расследованию представителей этой группы участников тайных обществ зафиксированы в журналах Следственного комитета.

Ранние тайные общества – Союз спасения, Союз благоденствия и другие организации – на первом этапе следствия рассматривались в едином контексте с обществами, инициировавшими вооруженные выступления 1825 г. Если опираться на свидетельство Боровкова, то оказывается, что инициатива в полном освобождении от следствия лиц, в отношении которых проводилось заочное расследование, принадлежала чиновникам следствия. По материалам следствия видно, что такого рода решения не могли состояться без соответствующей санкции императора.

Первоначально Комитет не исключал из сферы проводимого им расследования лиц, «отклонившихся» от тайного общества на первом этапе его существования. С одной стороны, они могли быть ценными свидетелями, источником необходимой информации об истории заговора. С другой стороны, требовалось установить истинную степень их причастности к делу с помощью соответствующих следственных процедур. Потенциально они также могли быть участниками заговора, которых следовало нейтрализовать и привлечь к ответственности. Первых лиц, принадлежащих к категории «отставших» или «отклонившихся», на основании первоначально поступившей информации (главным образом, доноса А. И. Майбороды) было решено «вытребовать» в Петербург неарестованными. Это были Н. И. Комаров, И. Г. Бурцов и П. В. Аврамов, решение о которых отразилось в записи журнала за 17 декабря [203] . Привлечение их к следствию, несомненно, обуславливалось необходимостью свидетельских показаний, подтверждающих упомянутый донос [204] .

203

ВД. Т. XVI. С. 27.

204

Там же.

Вскоре поступают сведения из Тульчина от проводивших расследование во 2-й армии А. И. Чернышева и П. Д. Киселева, в основе которых лежали показания того же А. И. Майбороды. В них, среди прочего, сообщалось о принадлежности к тайному обществу бригадного командира Гвардейского корпуса С. П. Шилова и действительного статского советника М. А Балугьянского. В отношении этих лиц впервые последовала резолюция Николая I: «оставить без внимания» [205] . В эти же дни, 26 и 27 декабря, получив собственноручные записки с признаниями в принадлежности к тайному обществу от В. А. Перовского и А. А Кавелина, Комитет принимает решение: принять их к сведению и не привлекать указанных лиц к фактическому расследованию [206] .

205

Там же. С. 38.

206

Там же. С. 36, 38.