Новое сердце
Шрифт:
– Давай подумаем, – но на некоторое время умолк. – Потому что, – наконец сказал он, – религия, основанная на лжи, не может просуществовать две тысячи лет.
Вот мое мнение на этот счет: религии не основаны на лжи, но они не основаны и на правде. Мне кажется, они возникают из-за потребностей людей в определенный период времени. Вроде того как игрок Мировой серии не желает снять «счастливые» носки, а мать больного ребенка верит, что он заснет, только если она посидит у его кроватки. По определению верующим надо во что-то верить.
– Итак,
Я подняла взгляд:
– Хочу его спасти.
– Может быть, ты и есть мессия, – задумчиво произнес он.
Мама снова села за стол, забросила в рот две пилюли и проглотила, не запивая.
– Что, если он затеял всю эту чехарду, чтобы вдруг появился кто-то вроде тебя и спас его от казни?
Что ж, я это предвидела.
– Не имеет значения, если все это уловка, – сказала я. – Если я смогу подсунуть его дело суду, это станет ударом по смертной казни.
Я представила, что у меня берет интервью Стоун Филлипс и приглашает на ужин после выключения камер.
– Обещай, что не станешь одним из тех адвокатов, которые влюбляются в преступников и выходят за них в тюрьме…
– Мама!
– Ну, такое случается, Мэгги. Уголовники очень настырные.
– И ты знаешь об этом, потому что ты лично много времени провела в тюрьме?
– Я просто говорю, – всплеснула она руками.
– Рейчел, по-моему, у Мэгги все под контролем, – заметил отец. – Почему ты не готовишься к выходу?
Мать принялась убирать тарелки, и я пошла вслед за ней на кухню. Мы занялись привычной работой: я загружала посуду в машину и ополаскивала большие блюда, она вытирала их.
– Я закончу, – сказала я, как делала это каждую неделю. – Ты ведь не хочешь опоздать на службу?
– Они не начнут без твоего отца, – пожала она плечами.
Я передала ей мокрую сервировочную миску, но мама поставила ее на столешницу и принялась рассматривать мою руку.
– Мэгги, взгляни на свои ногти.
Я отдернула ладонь:
– У меня есть дела поважнее стрижки ногтей, мама.
– Речь не о маникюре, – возразила она, – а о том, что хотя бы сорок пять минут в день посвятить себе любимой.
Так всегда с моей мамой – только я подумаю, что готова убить ее, как она скажет что-нибудь такое, от чего мне хочется расплакаться. Я пыталась сжать кулаки, но она переплела свои пальцы с моими.
– Приходи в спа на следующей неделе. Мы отлично проведем время вдвоем.
На язык просилось с десяток ответов: «Некоторым нужно зарабатывать себе на жизнь. Вдвоем не получится отлично провести время. Я, может быть, и обжора, но не любительница наказаний». Вместо этого я кивнула, хотя мы обе знали, что я не жажду приходить.
Когда я была маленькой, мама специально для меня устраивала спа-дни на кухне. Она изобретала из папайи и бананов кондиционеры для волос, она втирала мне в кожу плеч и рук кокосовое масло, она клала мне на веки кружочки огурцов и напевала песни Сонни и Шер. Потом она подносила
– Поедем с нами, – позвала мама. – Только сегодня. Ты доставишь отцу море радости.
– Может быть, в следующий раз, – ответила я.
Я проводила их до машины. Отец включил зажигание и опустил стекло.
– Знаешь, – сказал он, – когда я учился в колледже, около входа в метро часто околачивался какой-то бездомный парень. У него была ручная мышь, которая сидела у него на плече и покусывала его за воротник пальто, и он никогда не снимал это пальто, даже когда на улице зашкаливало за тридцать градусов. Он знал наизусть всю первую главу «Моби Дика». Проходя мимо, я всегда давал ему четвертак.
Просигналив, нас обогнал соседский автомобиль – кто-то из общины приветствовал моих родителей.
Отец улыбнулся:
– Слово «мессия» взято не из Нового Завета, это просто перевод на иврит слова «помазанник». Это не спаситель, а царь или священник, имеющий особую цель. А вот в Мидраше часто упоминается Мошиах, то есть Спаситель, и всякий раз Он выглядит по-новому. Иногда Он воин, иногда политик, иногда обладает сверхъестественными способностями. А иногда одет как бродяга. Причина, почему я давал этому бездомному четвертак, – сказал отец, – в том, что никогда не знаешь наверняка.
Он переключился на задний ход и выехал с подъездной дорожки. Я проводила машину взглядом и отправилась домой, ведь больше мне сегодня ничего не оставалось.
Майкл
На входе в тюрьму у тебя отбирают все, что делает тебя тобой. Ботинки, ремень, бумажник, часы, образок с изображением твоего святого. Мелочь из карманов, сотовый, даже распятие, приколотое булавкой к отвороту. Отдаешь водительское удостоверение надзирателю и становишься одним из безликих людей, вошедших в тот дом, который не разрешается покидать его обитателям.
– Отец, вы в порядке? – обратился ко мне офицер.
Я выдавил из себя улыбку и кивнул, представляя себе увиденное им: большой плотный парень, трясущийся при мысли о том, что придется войти в эту тюрьму. Конечно, я ездил на мотоцикле «триумф-трофи», работал волонтером с бандой несовершеннолетних, при любой возможности разрушая стереотип священника, но в этой тюрьме сидел человек, за смерть которого я в свое время проголосовал.
И все же.
С тех самых пор, как я принял сан и попросил Бога помочь мне возместить то, что я совершил с одним человеком, тем, что смогу сделать для других, я был уверен, что однажды это случится. Я лицом к лицу столкнусь с Шэем Борном.
Узнает ли он меня?
Узнаю ли его я?
Затаив дыхание, я прошел через металлоискатель, словно мне было что скрывать. Наверное, было, но мои тайны не включили бы эти сигналы тревоги. Я принялся вставлять ремень в шлевки на брюках, завязал шнурки на кроссовках. Руки у меня все еще дрожали.