Новое тысячелетие
Шрифт:
— Чем могу служить? — поинтересовался Владимир, поднимаясь.
— Мы можем поговорить наедине?
— Конечно, — Владимир оглянулся. Кафедра продолжала жить своей жизнью. Мало ли кто пришел и по какому вопросу — может быть, отец кого-то из нерадивых студентов явился просить за чадо?
Они вышли в коридор. Тут табунами носились студенты, слышались молодые, веселые голоса и взрывы хохота.
— Что случилось? — спросил Владимир мрачно. — Ты понимаешь, как рискуешь, придя сюда?
— Понимаю, — кивнул Николай. — Но они взяли
— Что? — Владимир на мгновение оглох и ослеп, по голове ударило так, словно на нее рухнул потолок.
Когда вновь обрел способность соображать, то ощутил, что по телу гуляет озноб, а в животе словно смерзлась глыба льда.
— Сам понимаешь, в нашей Конторе следят за всеми, в том числе и за МВД, — Николай смотрел с жалостью. — Я регулярно просматриваю материалы с прослушивания их телефонов. Они взяли ее два часа назад. Сам понимаешь, она сопротивлялась. Есть жертвы.
— Так, — сказал Владимир. Мысли крутились медленно, словно заржавленные шестерни в огромном старом механизме, заросшем паутиной и пылью. — Надо что-то делать! Иначе вслед за ней возьмут и нас!
— Что мы можем сделать? — угрюмо спросил Николай. — Разве что попытаться сбежать! Куда-нибудь в Китай! Да и то — если она заговорит, не успеем.
— Не заговорит! — первый шок от страшного известия проходил, мысли становились все более четкими и ясными. — По собственной воле она никого не выдаст!
— А двести седьмая поправка?
— «Черных беретов» учат противостоять пыткам, а офицеров — еще и психообработке, — Владимир пожал плечами.
— Это ясно, — Николай помрачнел. — Но рано или поздно она может сломаться. Так что лучший вариант… устранение!
Владимир молча смотрел на контрразведчика. В этот момент он ненавидел этого человека, хотя где-то в голове копошилось гаденькое осознание его правоты.
— Хорошо, — сказал он, выдержав паузу. — Какие есть варианты?
Когда Николай ушел, и он вернулся на кафедру, то на душе было так гнусно, словно туда неделю гадили кошки. Хотелось проблеваться, вытошнить из себя мерзкое ощущение, но Владимир четко знал — это невозможно.
Только если вместе с душой.
На кафедре работал телевизор, и все столпились около него, словно утята возле утки. Гомонили возбужденно и переговаривались.
Заглянув через плечи коллег, Владимир вздрогнул. С экрана на него смотрела Татьяна. Она стояла спокойно, и на лице ее не отражалось ничего, хотя руки были в наручниках, а под глазом наливался свежий синяк.
— … подозревается в причастности к произошедшим недавно в Москве взрывам, — торжественно и мрачно возвещал голос за кадром, а Владимир все не мог оторвать взгляда от экрана. Казалось, что соратница смотрит прямо на него, с печалью, пониманием и немым укором: «Что же ты, старший, не досмотрел?».
— При задержании произошла перестрелка, хотя представители УВД не сообщают подробностей, есть косвенная информация о человеческих жертвах.
Камера сдвинулась,
— Никаких комментариев! — решительно заявил он, и принялся протискиваться через суетливую толпу репортеров. Те наседали, орали, точно крачки, но майор Белкин упорно пробирался к замершему у обочины сине-белому милицейскому автомобилю. Вслед за ним вели Татьяну.
Бойцы оцепления отталкивали журналистов прикладами, за прозрачными забралами виднелись сердитые лица. Задержанная прихрамывала на левую ногу, а губу закусила, точно от сильной боли. На штанине темнели пятна, подозрительно похожие на кровь.
Майор открыл дверь, протиснулся на переднее сиденье. На заднее грубо запихнули Татьяну. За тонированными стеклами не было видно, что происходит внутри, но Владимир был уверен — с обеих сторон от нее посадили по охраннику.
Автомобиль резко сорвался с места, словно ракета. Взвыли сирены на машинах сопровождения, и кортеж быстро удалился в сторону центра города. На экране тут же появился диктор. Он что-то говорил, но Владимир не слушал.
Из последних сил он добрел до стола и сел, обхватив голову руками.
В груди тупой занозой засела боль. Сердце стучало глухо и отчаянно.
Немилосердно болели ушибленные во время падения локти, ныли колени. Виктор старался не обращать на телесные муки внимания, но при каждом резком движении они давали о себе знать. И все же это было терпимо.
Гораздо хуже были страдания душевные. Шестеро погибших и более десятка раненых — такие потери не спишешь. Хоть и задержали опасную террористку, но какой ценой…
Неприятный разговор с полковником уже состоялся. Майор уяснил, что его не отдадут под суд, что даже выговора не будет. Но на душе скребли кошки, и все вспоминался врач, хлюпающий разрубленным горлом…
Подчиненные сновали мимо тихие, словно мыши. Начальство старались не задевать, но на лицах торжество — как же, такой шаг на пути следствия! Это вам не над бумажками сидеть по ночам…
«Туда бы их, на задержание» — подумал Виктор лениво, и тут хлопнула дверь.
— Товарищ майор, задержанная доставлена, — сказал кто-то таким гулким басом, словно говорил из бочки.
Виктор поднял голову. Вот она, стоит у двери. Невысокая плотная женщина. Совсем молодая, с чистыми голубыми глазами. Беспощадная и умелая убийца, террористка.
По сторонам от нее — двое конвойных могучего сложения.
— Можете идти, — сказал Виктор. — Я вас вызову, когда понадобитесь.
Один из конвойных, лейтенант, с темными вьющимися волосами, сказал басовито:
— Может, нам остаться, товарищ майор. А то мало ли что.
— Идите, — отрезал Виктор. — Или вы думаете, что я не смогу отбиться от раненой женщины, которая, к тому же, в наручниках?