Новогодние расследования
Шрифт:
Эти руины прекрасно подошли бы для съемок фильма о постапокалипсисе. В них сохранились подземные цеха, остатки производственных конструкций и многочисленные коридоры. Внутри местами уцелела штукатурка, она призрачно белела в сгущающихся сумерках, прекрасно гармонируя с островками свежего снега. Крупные разлапистые снежинки красиво сыпались из дыр в потолке.
В упадочно-урбанистический пейзаж хорошо вписывались зачерненные копотью углы с остатками кострищ, у которых могли бы посиживать немногие выжившие в глобальной катастрофе.
Могли бы,
Именно поэтому она бродила в развалинах молча, стараясь не особенно шуметь. Однако эта тактика имела явный минус, поскольку требовала использовать в качестве инструментов поиска исключительно собственные глаза и уши, а значит – самолично лезть в каждое строение.
Раиса лезла. Несколько раз она опасно поскользнулась на неровностях захламленного пола и чуть не получила по голове упавшим сверху увесистым куском штукатурки. Потом запросто могла грохнуться с трещащей доски, переброшенной над обширным проломом в полу на манер мостика, потом ушибла колено о массивную древнюю железяку, потом разодрала мягкий лофер о ржавый гвоздь…
А потом услышала тихий собачий скулеж.
Ну, здравствуй, бобик!
Раиса пошла на звук. Тот привел ее к огромной кирпичной трубе, сверху частично осыпавшейся, а снизу заваленной всяким хламом. За раскидистым кустом, выросшим на куче мусора, угадывалось темное пятно.
Да что ж ты будешь делать, опять дыра, которая нора!
Определенно, надо худеть.
Раиса осторожно подобралась поближе.
Из дыры тянуло вонью костра, щедро залитого мочой и еще чем-то кислым. Мощный удар по обонянию оглушал и ослеплял: в глазах вскипели слезы.
Раиса зажала нос, проморгалась, ничего нового не увидела и прислушалась.
Бобик уже не скулил, но еще ворочался.
Раиса трезво оценила размеры дыры. Что скажешь, друг Винни Пух? Пролезем?
«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро», – мог бы сказать мультяшный мишка. Но вместо «по утрам» Раиса услышала «по дырам» – с ударением на последний слог. А вместо «мудро» – «глупо».
– Тарам-парам, парам-парам, – согласно пробормотала она. И громко позвала: – Выходи, не бойся! Это я.
И, конечно, тут же вспомнила Кролика, еще одного друга Винни, который точно сказал бы, не тая подозрения: «Кто это – я? Я бывают разные!».
Поэтому Раиса объяснила:
– Я – та мамаша, которая тебе носки купила. Ты зачем их сняла? Хорошие же, теплые. Как в валенках была бы.
Она говорила, внимательно вглядываясь в темный провал за редким веером голого куста и с трудом удерживаясь от монотонного бормотания вроде «уть-уть-уть» или «кис-кис-кис», с каким подзывают недоверчивых животных.
Из норы доносилось шуршание. Наконец, из черноты на свет высунулся растрепанный
– Я, кажется, ногу сломала, – плаксиво пожаловалась дурында.
Мордочка у нее была бледная и чумазая, в разводах туши и засохшей крови. Испуганная и уныло-смиренная: девчонка не сомневалась, что ее будут ругать.
– Подумаешь, нога! – сказала Раиса совсем не то, что думала. И уж точно не то, что хотела. И не теми словами, которые рвались с языка. И не с той интонацией. – Тут ее сам черт сломал бы. Давай руку, я тебе помогу.
Кое-как она вытащила трясущуюся девчонку из дыры-норы, усадила прямо на заснеженную мусорную кучу и наскоро осмотрела.
Нос у дурынды разбит, на затылке шишка, правая нога повреждена – явно закрытый перелом. И наверняка переохлаждение, тут и к бабке не ходи. Больше суток на улице – это в зимний-то мороз!
И даже без теплых носков.
Щиколотки у дурынды были уже не голубые, а синие. А правая еще и не тонкая, а распухшая.
– Она их забрала, – пожаловалась девчонка. – Носки ваши. Отняла их у меня и сама надела, – и заплакала.
Удивительно, но назад они дошли довольно быстро. Сорокалетняя женщина с небольшим лишним весом – это сила. Раиса тащила девчонку, та скакала на одной ножке, и так они добрались до машины.
Там девчонка напилась воды из бутылки – всегда была с собой – и отключилась. Выбралась из-под пледа, которым накрыла ее Раиса, уже только у травмпункта.
Там послушно проскакала в кабинет к доктору и помалкивала, когда Раиса убедительно врала, как ее юная спутница получила травму: полезла, дурында такая, исследовать заброшенную фабрику. Диггерша-блогерша, мозги набекрень! Да они все сейчас такие, молодые, ради лайков в соцсетях не только ногу – жизнь себе сломать готовы!
Мудрый доктор кивал, молча соглашался с Раисой, подмигивал девчонке.
Сорокалетний мужчина с большим врачебным опытом тоже понимал жизнь.
А потом они сидели в машине, теперь уже обе впереди, хотя от девчонки ощутимо попахивало, и она этого сильно стеснялась. Молча доехали до метро «Девяткино» – места своего незабываемого знакомства. Там Раиса зарулила на пустырь, остановила машину, заглушила двигатель и повернулась к нахохлившейся пассажирке:
– Рассказывай.
– Я пошла проведать Димку, – шмыгнула носом девчонка.
Раиса кивнула:
– Дмитрий Савичев, две тысячи первый – две тысячи двадцать третий год, – она запомнила буквы и цифры на памятнике. – Кто он тебе?
– Любимый! – будто бы с вызовом ответила девчонка и посмотрела на Раису так, словно ждала активных возражений.
Раиса снова кивнула. Любимый так любимый. Ей, кстати, не нравилось, что нынешние барышни своих кавалеров называют бойфрендами. Некрасивое слово, колючее. И «бой» в нем – сражение, стало быть. «И вечный бой, покой нам только снится»… А правильная семейная жизнь – она как раз мирная, тихая, без боестолкновений, душа в душу, как у самой Раисы когда-то было…