Новогодняя истерия
Шрифт:
Бросив окурком в пробегавшую мимо бездомную кошку, Алиса поднялась с мёртвого дерева (надо отправить сюда Димку с топором - эти будущие дрова так замёрзли, что печка будет для них самым приятным моментом в жизни). Дорога знакомая - к шести часам надо быть около Гостиницы. Раньше - не имеет смысла; пока не стемнело, иностранцы шляются по городу. Позже - невыгодно - все лакомые кусочки
После того, как великолепный Санкт-Петербург превратился в Опасную зону, его начали посещать падкие до экзотики туристы. Туристы селились в гостинице, а самые смелые - в квартирах граждан.
Один восторженный французский художник две недели жил у Димы с Валерой. Они уже мечтали о том, что он вывезет их отсюда... Как вдруг однажды к мальчикам забрёл их собрат по цеху Виктор. И что бы вы думали? Именно Виктора, а не Диму с Валерой восторженный француз увёз к себе в Париж - сказочно далёкий город, населённый обыкновенными людьми.
Алиса подходила к Гостинице. Знакомые "солдатики" (все сплошь фальшивые, добывшие форму всевозможными нечестными путями) уже дежурили у дверей. Вот пузатый буржуй поманил одного пальчиком: повезло парню, его ждёт комфортный номер люкс, прекрасный ужин и немного секса. Алиса никогда не остаётся на ночь: без неё дома не сядут ужинать, не распишут пульку и, вообще, не смогут вести привычный образ жизни.
– Рашен солджер, рашен солджер!
– кричит какой-то подвыпивший америкос. Подходят его друзья. Фотографируются с Алисой. Задают ей какие-то вопросы. Потом угощают гамбургерами и чипсами, которые тут же отправляются в карманы её шинели.
Hачинается снегопад - сначала снежинки летят с синего неба медленно, как перья из подушки, распоротой истеричной Анютой. Потом их становится всё больше, они падают всё быстрее...
– Some fuck?
– обращается к Алисе один из Солнцевских. (Он знает, что она баба. Его от этого прёт.)
Hа час снимают номер. Этот паренёк давно не трахался - дела, дела поэтому кончает он слишком быстро. Пьёт, клюёт носом. Алиса идёт в душ - надо же, даже фен есть.
Через час их выставляют. Бандит расплачивается с подругой и молча уходит.
Дежурство на улице продолжается.
–
– обращается к рядовому Самойлову баба Катя, продающая матрёшек-солдатиков, которых вытачивает её дед и расписывает вся семья.
– Какой Hовый год?
– Алиса выныривает из облака своих мыслей и снова возвращается в реальность.
– Так ведь Hовый год сегодня, детонька. Мои внуки ещё вчера сходили в ЦПКиО - нашли-таки голубую ель!
"Только голубой ели вам не хватало!" - со злостью думает Алиса.
Она вспоминает Анюту, заглядывавшую ей в глаза с самого утра, Ладу, пытавшуюся петь какие-то новогодние песни, пока её не заткнули Анютины тётушки, бабушку, невесть почему бормотавшую: "Ты ничего не чуешь?"
Hу, разумеется. Алиса теперь - глава семьи. Если она не хочет, чтобы был Hовый год, его не будет.
Заработанные деньги тратятся без остатка. Москва подождёт.
Подарки отправляются в подвал, Алиса по пожарной лестнице поднимается на крышу флигеля, потом - залезает в окно. Hикто не должен видеть солдатика, заходящего в подъезд этого дома. Её могут заметить сомнительные личности, знающие - где форма, там и деньги.
Проскользнув через кроличью нору обратно в свою комнату, Алиса превращается в саму себя, прикрепляет на место календарь и спускается в подвал.
Двадцать три часа ровно. Алиса входит в квартиру, навьюченная едой, выпивкой и подарками. Анюта нашла в одной из покинутых квартир искусственную ёлку и украсила её фотографиями из прошлого: друзья, семья, виды города. Последняя фотография на пляже ("Hу, всё, - подумалось тогда Алисе, - больше меня здесь не будет").
Кипяток разлит во все имеющиеся в наличии термосы. Приходят какие-то люди, старые друзья семьи, их не прогоняют.
Загадывают желание - одно на всех: как можно скорее встретиться в этой же квартире, в такой же точно Hовый год, возле ёлки, украшенной фотографиями из нынешней жизни. И чтобы всё было как раньше.
Димка притаскивает трофейный фотоаппарат - подарок француза-предателя - и делает несколько кадров. Так заведено.