Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро

Иванов Вячеслав Иванович

С.-Петербург

Приложение

Джордж Крабб

Питер Граймз

— Был злодей с размахом,

Что убивает ни за грош,

Когда он не удержан страхом;

В ком честь и совесть стали прахом,

Для зла любой предлог хорош;

А чувства скотские во власти

Неутолимой скотской страсти.

Скотт. «Мармион», песнь II, 22.

Сдавалось, души всех, кого убил я,

Сюда сошлись и каждый мне грозил.

Шекспир. «Ричард III», действ. V, сц. 3.

В былые времена,

Как выбьешь мозг, подохнет человек,

И кончено; а ныне он встает,

Хоть двадцать ран на черепе его,

И гонит с места нас.

«Макбет», действ. III, сц. 4.

Почтенный Питер Граймз был рыбаком И проживал с женою и сынком, Всему местечку хорошо знаком. Нам приносил добрейший Питер рыбу И слышал здесь от каждого «спасибо»; А в день воскресный труд свой прекращал И отпрыска молитве обучал. Но вскоре Питер-сын от рук отбился, Сперва артачился, потом бранился: Презрел он и любовь отца, и гнев; Когда ж тот помер, плакал, захмелев. Да, плакал он, ему вдруг стало стыдно: Припомнилось шальному парню, видно, Как он ругался, злобен, точно волк, И забывал про свой сыновний дож; Как он, когда старик читал Писанье, Пошел из дома с непотребной бранью: «Здесь слово жизни!» — возопил отец, «Там жизнь сама!» — в сердцах вскричал юнец; Как смолк старик, ответом пораженный, А он дал волю крови раздраженной; Как, изрыгая хульные слова, Хотел он утвердить свои права; Увещеванья в нем будили ярость И клял он деспотическую старость, И даже раз кощунственно рука Обрушилась на темя старика. Тот застонал: «Меня еще вспомянешь, Когда ты сам отцом и дряхлым станешь… Мать, к счастью, умерла, чтоб ты не смог Ее прикончить — смиловался Бог…» Так Питер в сокрушении слезливом Припоминал и утешался пивом. Вольготно зажил парень, лишь скорбел, Что никаких доходов не имел; Скорбел, что уж не может он с азартом Попойкам предаваться или картам; Скорбел, что на игру да на кутеж Сам добывать обязан каждый грош. Снедаемый

алчбой ожесточенной, Ни совести не знал он, ни закона; Что замечал, хватал без дальних слов В воде, на суше — все ему улов; И по ночам он взял себе в обычай На берегу разыскивать добычу. Не раз, перемахнув чужой забор, Мешок свой набивал плодами вор Иль очищал тайком на ферме двор. И чем сильнее Граймз кого обидел, Тем яростней его и ненавидел. Он выстроил лачугу, где держал Свое добро и часто ночевал. Но не был рад он воровским успехам, Душою злой стремясь к иным утехам: Хотел кого-нибудь он мучить всласть, На ком-то силу выказать и власть, Мечтал он завладеть живым твореньем И подвергать несчастное мученьям. Он знал, что есть работные дома, Которые для бедных, как тюрьма. Там власти, не щадя сиротской доли, Детей приходских продают в неволю И, чтоб грошовый выручить доход, Творят рабов из жалостных сирот. Граймз выбрал мальчика, поторговался, И раб ему недорого достался. Кой-кто из горожан издалека Видал вблизи лачуги паренька, Одетого в дырявые обноски. Но знать никто не знал, что плетью жесткой Его хлестал хозяин вдоль спины Так, что рубцы в нее впечатлены. Никто не спрашивал: «А ты довольно Даешь ему поесть? Худой он больно. Корми да приласкай его, тогда Работником он будет хоть куда». Никто. И лишь иной, заслыша крики, Решал: «Видать, досталось горемыке». Унижен, изнурен, запуган, бит, За все наказан, никогда не сыт; Заснет — разбудят крики и угрозы, Заплачет — тут же бьют его за слезы. Дрожащий мальчик падал и кричал И новые удары получал. Он силился закрыть лицо рыдая; Ответом был лишь хохот негодяя, В глазах того сверкало торжество: Он истязал живое существо. Боль, голод, холод выносил несчастный, Рыдал, молил пощады, но напрасно. Все было проклято: постель, еда. Лгать страх его учил, а красть — нужда. Три тяжких года он сносил терзанья, Затем бессильны стали истязанья. Спросили мы: «Да помер он с чего?» Граймз буркнул: «Дохлым я нашел его». Потом вздохнул: «Нет Сэма моего». Нашлись такие, кто узнать пытался, Изрядно ль Граймз с мальчишкой обращался. Не раз о том судачили вокруг, Но без улик ему сошло все с рук. Другой парнишка куплен так же просто И оказался в рабстве у прохвоста. Каков же был конец? — Раз на реке Упал он с мачты и погиб в садке С живою рыбой, где, как все считали, Убиться насмерть мальчик мог едва ли. Но Питер утверждал: «Все вышло так: Мальчишка был бездельник и дурак, На мачту взлез и грохнулся оттеле» — И показал синяк на мертвом теле. Присяжные устроили допрос, Который Питер стойко перенес И был отпущен, но при том услышал: «Люк закрывай, чтоб снова грех не вышел». Намеком Питер явно был смущен И краскою стыда изобличен. Запрета суд не наложил иного, Граймз осмелел, и раб был куплен новый. Смиренное то было существо; Жалели наши женщины его И привечали ласково, считая, Что кровь течет в нем, верно, непростая: Пусть мать из бедных, но зато отец, Видать, был некий знатный сорванец, Который позабавился с красоткой. Так иль не так, но то был мальчик кроткий. Покорно он трудился, как умел, Но тяготы не снес и охромел. И то сказать: как слабое созданье Столь долго выносило истязанья? Причина в том, что смирному рабу Старался каждый облегчить судьбу; И Питер сам, хоть кулаками сразу Иль плетью подкреплял свои приказы, Но, вспоминая про недавний страх, С опаской укорачивал замах. Однажды столько рыбы наловил он, Что не продать на месте, и решил он Плыть в Лондон. Нездоров был паренек, Но возражать хозяину не мог. Покуда тихо шли они рекою, Он все крепился, страх свой успокоя, Но, возмущенным морем устрашен, Дрожа, в хозяина вцепился он. Открылась течь, волна кренила судно, Путь был далек, плыть становилось трудно, Спирт вышел, Питер озверел опять — Об остальном мы можем лишь гадать. А Граймз сказал: «Как стало мне понятно, Что парень плох, я повернул обратно. Вот тут-то он и помер, вероятно». Но женщины подняли крик и плач: «Ты утопил несчастного, палач!» Злодей-хозяин призван был к ответу И должен был все рассказать совету. Он бровью не повел, все повторил И заверял, что паренька любил. Сам мэр решенье объявил сурово: «Не смей в подмогу брать мальчишек снова. Коль хочешь, можешь вольного нанять: Его не тронешь, дашь и есть и спать. Теперь ступай! А не поймешь урока, То будет кара, как ты сам, жестока». Увы! подручным Питер никого Нанять не смог: чурались все его. Бросал ли якорь, греб ли, ставил сети, Один он был — один на целом свете; Не мучил никого, не оскорблял, А сам работал и свой жребий клял. Отверженный он жил и одинокий; Ждал смены вод в положенные сроки, Одно и то же видя каждый день: Пустынный топкий берег, старый пень, В прилив — перед глазами гладь сплошную, А при отливе — грязь на дне гнилую; Смоленых досок груды у воды, Прибрежных свай неровные ряды Да водорослей плети, что с собою Вдоль лодки пронесет волна прибоя. Бывало, в знойный душный день, когда Нагретая высокая вода На убыль повернет своей дорогой Меж берегов, спускавшихся отлого, Там Питер, с лодки голову склонив, Лежал недвижно, глядя на отлив, Спадающий чрез илистый пролив, Где угорьки вертлявые станицей Спешили в заводь теплую резвиться Да мидии ленивой чередой Ползли за отступающей водой. Угрюмо он следил, как крабы боком Свой путь свершают в месте неглубоком; Тоской объятый, слушать он привык Охотящихся чаек резкий крик; Внимал, как выпь в гнездовье тростниковом Болото оглашает хриплым ревом. Он мрачных дум лелеял скорбный груз: Его притягивал открытый шлюз, Где сжатая река свой ток струила, Журча однообразно и уныло, Где все, что принимали взор и слух, Тревогой и тоской стесняло дух. В реке три места были, где наверно Овладевал им ужас суеверный; При виде их он обращался вспять И тщился громким свистом страх прогнать. Не легче и на людях было: хором В местечке все его честили «вором», А жены моряков кричали вслед: «Теперь уж не побьешь мальчишку, нет!» И детвора, от страха холодея, Бежала с криком: «Берегись злодея!» С проклятьями он уходил, ему Хотелось вновь остаться одному. Один он был, пред ним картины те же; Что день — мрачней казалось побережье. Окрестных жителей чурался он, Труд одинокий вызывал в нем стон, И проклинал он рыб снующих стайки, Которых на лету хватали чайки. Порою странный им владел недуг — Все тело дрожью сотрясалось вдруг. Сны мучили его, и с воплем ярым Он вскакивал, разбуженный кошмаром; Кошмарами был дух его объят, Какими б мог гордиться самый ад. Хоть он и тосковал один в лачуге И мнил, что всеми позабыт в округе, Но от людей стремился прочь в испуге. Прошла зима, наехали сюда Из городов на лето господа. Они глядели в зрительные трубки На моряков, на корабли, на шлюпки, На порт, на все, что подмечали туг, Что так интересует праздный люд. Был на реке замечен некто в лодке, Стоящей иль плывущей посередке. Он с виду походил на рыбака, Хоть не имел ни сети, ни крючка, Лишь вниз смотрел, склонившись с челнока. Порою поводил он диким взглядом, Как будто был испуган чем-то рядом Иль, словно некой силой принужден, Припоминал свои злодейства он. Пойти к нему иным пришла охота. «Что, каешься, несчастный?» — молвил кто-то. Он услыхал, дрожа покинул челн, На берег выбрался, смятенья полн, И прочь пустился, будто зверь гонимый, Но схвачен был, безумьем одержимый, И силою, презрев мольбы и бред, Его свели в приходский лазарет. Едва лишь наши жены убедились, Что негодяй, кого всегда страшились, Лежит и жалко стонет, присмирев, На сострадание сменили гнев И, не забыв злодейств его, скорбели Они о горестном его уделе. Пришел священник — стали вперебой Рассказывать, как вел себя больной. «Ой! гляньте, гляньте, как его корежит! Забылся он, а глаз закрыть не может; Скрипит зубами, будто что-то гложет. Со лба его, смотрите, каплет пот, И кулаком костлявым он трясет!» Священник понял, что в словах неясных Больной вещает о делах ужасных. «Нет, я не бил его, — он бормотал, — Я докажу: мальчишка сам упал». И громко вслух: «Снимите же оковы. Он сам разбил башку, даю вам слово. Зачем отец? Он что угодно вам Покажет на меня. Он не был там. Что, все согласны? Я умру сегодня? Но я взываю к милости Господней». Промолвив это, так он изнемог, Что и пошевельнуться уж не мог. Но бормотал по-прежнему; от дрожи Вдруг проступила синева на коже, Чело покрылось потом, а глаза Заволокла предсмертная слеза. Но он не умер и через минуту Стал говорить незримому кому-то; Нас, вкруг стоявших, он не узнавал, И душу ненароком изливал, И каялся, и защищался разом; В его бреду мелькал порою разум. «Я все скажу, — сипел он. — То был день, Когда явилась старикова тень — Отца родного призрак, — и живой он И мертвый против сына был настроен, И после смерти он не мог стерпеть, Что у меня полна уловом сеть; Одно желанье им теперь владело: Мне помешать, отвлечь меня от дела. Однажды в жар полуденной тиши Кругом не видно было ни души; Я греб и сеть забрасывал, но рыба Не шла ко мне (отцу за то спасибо, Отцу-мучителю, который дня Не пропускал, чтоб не терзать меня), И, глядя на речные перекаты, Сидел я в лодке, будто сном объятый. Но это был не сон: я увидал, Как посреди течения восстал Отец мой, умыслов исполнен вредных, Двух за руки держа мальчишек бледных, И

мерзостно над гладью вод речных Они носились, не касаясь их. Взмахнул веслом я, но они с улыбкой Исчезли, растворясь во влаге зыбкой. С тех пор в местах, где я бросать привык Свой невод, появлялся злой старик С мальчишками. Я умолял их слезно Уйти, меня оставить — бесполезно! Куда бы лодка ни пошла моя, Отец там, как безжалостный судья, Приказывал, чтоб утопился я. И каждый день с рассветною зарею Три призрака являлись предо мною; День за день я их видел впереди И слышал шепот: „Ну иди, иди“. Когда ж я греб назад что было мочи, Та нечисть следом шла, меня мороча: „Иди, иди!“ — и так до самой ночи. Отцы детей жалеют, но не он. Его жестоким взглядом уязвлен, Я призраков ударил, но унылый Раздался вопль, мои отнявший силы. „Помилуй!“ — я вскричал. „Ты поднял нож Меня убить“, — он молвил. Это ложь. Ведь не желал тогда отцу я смерти И руку отнял от ножа, поверьте, Когда он о пощаде умолял; Но он за гробом жалости не знал. Три места есть в реке, где эти трое Являются всегда передо мною, — Места проклятые, и человек, Их видя, потрясен умом навек. Я греб туда и созерцал часами Проклятый вид, куда летели сами Они, веля, чтоб, ужасом гоним, Я прыгнул и совсем прибился к ним. Рыдания мои могли лишь нежить И радовать ту дьявольскую нежить. Раз в страшный зной, когда, казалось, кровь Во мне пылала, появились вновь Мой враг-отец с мальчишками чредою И, как обычно, встали над водою. Злой радостью свой взор воспламеня, Они втроем взглянули на меня И приказали, чтоб за весла брался И греб. Когда же я без сил остался, Старик в пучину опустил ладонь: Занялся с кровью смешанный огонь. Он мне велел склониться над волнами И жидкое швырнул в лицо мне пламя. Я взвыл, мой череп плавился, как воск, И мнилось, дьявол сам терзал мой мозг. Но мало этого: им было надо, Чтоб увидал я все мученья ада. Разверзлась бездна, и раздался крик Столь страшый, что не выразит язык. „Вот так вовек! — они сказали гневно. — Вот так ты будешь мучиться вседневно“. Да, так сказали». — Он смотрел вокруг; В лице — тоска, томление, испуг. Глаза его с отчаяньем глядели На оробевших женщин у постели. Потом в изнеможенье он застыл… Вдруг, словно под напором адских сил, Вскричал с надрывом, дико озираясь: «Опять они!» — и захрипел, кончаясь. Перевод Ю. Д. Левина

А. И. Рейтблат

Литературный альманах 1820–1830-х гг. как социокультурная форма

Литературоведам, да и вообще всем любителям русской словесности хорошо известно, что в ее истории был так называемый «альманашный период» (примерно десятилетие, начиная с 1823 г.), «когда, — по словам журнального рецензента середины XIX в., — процветали альманахи в 16-ю долю листа, представляя к каждому новогодию всю русскую изящную словесность. Несколько сот страниц стихов и прозы волновали читателей, разбирались в подробности журналами и доставляли известность авторам и издателю» [351] .

351

Финский вестник. 1847. № 8. Отд. 5. С. 44.

Альманахи этого времени библиографически учтены [352] , «Северным цветам», одному из лучших, посвящены две монографии [353] , несколько альманахов переизданы [354] , имеется ряд обзорных очерков истории русского альманаха [355] . Однако исследовательских работ, посвященных самому феномену альманаха, попыток понять его место в литературной системе и, шире, в культуре, рассмотреть его в контексте быта, книгоиздания и книготорговли почти нет [356] .

352

См.: [Перцович Ю. С.], Смирнов-Сокольский Н. П. Русские литературные альманахи и сборники XVIII–XX вв. М., 1965. С. 89–180; Путятин Б. Перекличка альманахам: Материалы для библиографии русских литературных альманахов и сборников конца ХVIII-го и первой половины XIX-го столетия (1794–1850 гг.). Новая Ушица, 1893.

353

См.: Mercereau J. Baron Delvig’s «Nothern floweis» 1825–1832. L., 1967; Вацуро В. Э. «Северные цветы»: История альманаха Дельвига — Пушкина. М., 1978.

354

См.: Полярная звезда, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым. М.; Л., 1960. 1014 с.; Северные цветы на 1832 год. М., 1980; Северная лира на 1828 год. М., 1984; Русская старина. Карманная книжка для любителей отечественного на 1825 г. М., Книга, 1987. См. также антологию: Русские альманахи: Страницы прозы. М., 1989.

355

См.: Пономарев С. Русские альманахи. — Киевлянка. Киев, 1884. С. 107–111; Н. С<оловьев>. Альманах на Западе и у нас. — Антиквар, 1902. № 2. С. 42–50; Кашин Н. П. Альманахи двадцатых-сороковых годов. — Книга в России. М., 1925. Ч. 2. С. 99–138; Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. М., 1929. С. 187–214; Смирнов-Сокольский Н. П. О русских альманахах и сборниках XVIII–XIX вв. — [Перцович Ю. С.], Смирнов-Сокольский Н. П. Указ. соч. С. 5–30; Skrunda W. Na marginesach wielkiej literatuiy: Ewolucja rosyjskich almanach'ow literackich lat 1794–1852. Wroclaw, 1974.

356

См.: Мышковская Л. Литературные проблемы пушкинской поры. М., 1934. С. 18–31; Левкович Я. Л. Литературные альманахи пушкинской поры. Дисс. на соиск. уч. степени канд. пед. наук. Л., 1953 (машинопись); Петина Л. И. Русский альманах начала XIX века как тип текста. — Сборник студенческих работ: Литературоведение. Лингвистика. Тарту, 1973. С. 20–23; Лотман Ю. М. Об альманахах пушкинской поры. — Декоративное искусство СССР. 1985. № 6. С. 29. В методологическом аспекте большое значение для исследователей данной проблематики имеет статья Я. Камионковой, посвященная польским альманахам (см.: Kamionkowa J. Almanachy literackie jako przejaw dziewietnastowiecznej kultury populamej. — Formy literatury popularnej. Wroclaw, 1973. S. 137–171; об истории альманаха и о польских альманахах первой половины XIX в. см. также: Potocki A. Sejmiki literackie w dobie romantyzmu: О noworocznikach i almanachach liteiackich w pierwszej polowie XIX w. — Pamietnik literacki. R. 1. Lw'ow, 1902. S. 379–411).

В данной статье сделана попытка проанализировать это явление, вписав его не столько в литературную, сколько в социокультурную ситуацию того времени, показав его связи с бытовым укладом, читательскими потребностями, процессами в книжном деле и т. д.

Слово «альманах» арабского происхождения, в конце средних веков гак именовались заимствованные у арабов таблицы вроде календарных, к которым прибавлялись астрономические примечания [357] . В дальнейшем характер изданий с таким названием многократно менялся, в XVIII в. во Франции, в частности, возникли чисто литературные альманахи, представлявшие собой сборники новых поэтических и прозаических произведений, но связь с астрономией (в названиях и иллюстрациях) и хронологией (в периодичности — ежегодно — и сроках выхода — к новому году) они сохраняли всегда.

357

См.: Кашин H. П. Указ. соч. С. 100.

В России первым стал издавать альманахи Н. М. Карамзин («Аглая» кн. 1–2. М., 1794–1795), в предисловии к первому выпуску своего альманаха «Аониды» (1796) подчеркивавший, что следует французскому образцу — «Almanach des Muses». Но тогда его почин не был поддержан, и альманахи выходили очень редко. Лишь после того, как в конце 1822 г. А. Бестужев и К. Рылеев начали выпускать альманах «Полярная звезда», объединивший лучших отечественных литераторов и имевший большой литературный (положительные отзывы в журналах) [358] , коммерческий (1500 экз. второго выпуска — на 1824 г. — были распроданы за три недели) [359] и карьерный (перстни и золотая табакерка от императрицы за поднесенные экземпляры «Полярной звезды» на 1824 г.) [360] успех, альманахи посыпались как из рога изобилия, вскоре ежегодно их выходило более десятка.

358

О реакции критики на «Полярную звезду» см.: Маслов В. И. Литературная деятельность К. Ф. Рылеева. Киев, 1912. С. 349–367.

359

См.: [Булгарин Ф. В.] Литературные новости. — Лит. листки. 1824. № 2. С. 64.

360

Там же.

Что же представлял из себя альманах как тип издания? Литературоведы обычно указывают, что это был сборник новых поэтических и прозаических произведений небольшого объема. Действительно, тогда альманах нередко трактовали подобным образом. Рецензент «Северной пчелы» писал по этому поводу следующее: «Что есть альманах? Вообще разумеется под сим именем календарь; в новейшие же времена издаются под названием альманахов, раз в год, собрания небольших прозаических и стихотворных статей; иногда статьи сии бывают вообще литературные; иногда собиратель их ограничивается каким-либо особым разрядом словесности, драматургиею, историею и т. п.» [361] Н. А. Полевой считал, что альманах — это «небольшое собрание хороших прозаических и стихотворных пьесок» [362] .

361

Н. Рассмотрение русских альманахов на 1828 год. — Северная пчела. 1828. № 6.

362

А-й [Полевой Н. А.] [Рецензия на альманах «Северные цветы на 1825 г.»]. — Московский телеграф. 1825. № 4. С. 331.

Подобные определения правильно характеризуют содержание альманаха, но в данной работе мы хотели бы выдвинуть на первый план другие его черты. Нам представляется важным проакцентировать его функциональное бытовое назначение: это была изящная и довольно дорогая «вещь», подарок (чаще всего — к новому году), компонент антуража светской гостиной. Поэтому нередко не менее, а иногда и более важными в нем (по сравнению с содержанием) были для современников внешние признаки (формат, качество оформления, срок выхода и т. д.). Приведем несколько свидетельств. Н. И. Греч, рецензируя первый выпуск «Полярной звезды», пишет: «Мне не нравится ее формат: он слишком велик для карманной книжки. Жаль также, что при ней нет картинок: это существенная часть всякого альманаха» [363] . Через год по поводу следующего выпуска этого альманаха Ф. Булгарин с удовлетворением замечает: «На сей год формат ее есть поистине карманный и уместится в самом щегольском ридикюле» [364] .

363

Ж. К. [Греч Н. И.] Письма на Кавказ. — Сын отечества. 1823. № 3. С. 113–114.

364

[Булгарин Ф. В.] Литература. — Лит. листки. 1824. № 1. С. 27.

Н. И. Надеждин, характеризуя один из новых альманахов, пишет в 1830 г., когда тип этого издания устоялся, что книга «снабжена всеми принадлежностями, кои считаются нужными для альманаха comme il faut. Формат укромненький, бумажка чистенькая, печать маленькая, оберточка — розовенькая — все, как водится!» [365] Вот еще один пример — от обратного. По поводу новой книги рецензент пишет, что сборник, «правда, назван альманахом, но в нем нет никаких альманачных элементов: он вышел не к новому году, без картинок, без красивой обертки, без типографской роскоши, без обозрения, без повестей из народных преданий: как же назвать его альманахом?» [366]

365

NN [Надеждин Н. И.] [Рецензия на альманах «Царское село»]. — Вестник Европы. 1830. № 3. С. 243.

366

В. В. В. [Строев В. М.] [Рецензия на альманах «Подарок бедным»]. — Северная пчела. 1834. Ms 128.

Основными литературными жанрами альманахов были любовная (главным образом — альбомная) лирика, светская и историческая повести, моралистические эссе и фрагменты и, очень часто, годичное литературное обозрение.

И содержание, и оформление альманахов много говорят о его читателях. Это, по-видимому, люди, в той или иной степени приобщенные к европейской культуре, но не испытывающие особого интереса к русской литературе, не следящие за ней и плохо знающие ее. Не исключено, что части их, живущей в провинции, в поместье, вдали от столиц, книги и журналы труднодоступны. Поэтому альманах стремится обозреть современное состояние российской словесности, показать, что она достойна внимания, и предложить читателям избранные, по возможности лучшие, новейшие ее образцы. П. А. Плетнев в этой «дайджестности» даже видел основную причину успеха альманахов. Он отмечал (в 1831 г.), что до появления альманахов «каждое небольшое произведение в прозе или в стихах, прежде нежели поступит оно со временем в полное собрание сочинений автора, обыкновенно являлось в журналах. Кто желал составить себе понятие о всех произведениях изящной словесности в каком-нибудь году, тот принужден бывал перелистывать огромные груды журналов. Чтобы отвратить такую неприятность в занятии очень полезном, литераторы начали издавать альманахи, посвящая их исключительно словесности изящной» [367] .

367

Плетнев П. А. Статьи. Стихотворения. Письма. М., 1988. С. 30. Ср. мнение А. И. Писарева: «<…> наша публика не любит иметь собственные мнения: ей нужно, чтобы кто-нибудь указал на хорошее произведение известного писателя или на счастливые опыты начинающего; иначе она никогда бы не отыскала их в куче книг; альманахи же помогают им в этом» (А. П. [А. И. Писарев] Разговор одного из издателей «Драматического альбома» с будущим читателем оного. — Драматический альбом для любителей театра и музыки на 1826 год. Кн. 1. М., 1825. С. 3).