Новые центурионы
Шрифт:
Кильвинский обошел грузовик и отпер дверь.
– Гоните по доллару, – сказала одна из девиц, и Гус услыхал, как зашуршала одежда, зашелестела бумага и зазвенели монеты.
– Две кварты молока и пять виски. Так пойдет? – спросила одна, и несколько голосов ответили ей ворчливым «у-гу».
– Давайте так, чтоб на стаканчики хватило, – сказал Кильвинский. – Свои деньжата я тратить и не подумаю.
– Малыш, коли б ты сдал обратно этот синий костюмчик, тебе бы не пришлось за бабки горевать, – сказала та, кого звали Элис. – Я бы кормила тебя весь век за твою пригожесть, чертяка ты этакий.
Девицы громко рассмеялись, и смеялись столько, сколько понадобилось
Он сунул его в дверь, потом пошел обратно к кабине. Они уже снова ехали, когда Гус услышал, как разливают спиртное.
– Сдача в мешочке, – сказал Кильвинский.
– Дьявол его съешь, – пробормотала одна из проституток. – В целом мире, матьтвоядавалка, нет ничего лучше, чем виски с молоком. Кильвинский, хочешь глотнуть?
– Ты же знаешь, на дежурстве нам нельзя.
– Зато я знаю, чего на дежурстве нам можно, – сказала другая. – И чего твой сержант не унюхает. Могу научить, коли встанешь на колени и обработаешь меня на французский манер.
Захлебываясь, девицы хохотали до упаду Кильвинский ответил:
– Я чересчур стар для вас, девчата.
– Когда передумаешь, дай мне знать, – сказала Элис. – Лисичка вроде меня сумеет вернуть тебе молодость.
Уже более получаса вел Кильвинский машину без всякой цели, а значит, вот уже более получаса вслушивался Гус в смех и сплетни проституток. Каждая из девиц старалась превзойти других собственной версией «жуткой истории» из своей практики.
– Проклятье! – сказала одна. – Вот как раз здесь, на углу Двадцать восьмой и Западной, цепляет меня, значит, какой-то тип вечерком и за сто зелененьких берет с собой прямиком в Беверли-хиллз, сволочь такая, и в сволочной своей шикарной хате приказывает мне отрезать голову живой курице, а после сунуть ее в раковину – а вода все бежит, а он стоит, значит, там все равно как кобель какой.
– Боже ж ты мой! И на кой тебе все это было нужно? – спросила другая.
– Тьфу ты, ч-черт! Да я без понятия была, чего этот соска от меня хочет, покамест он меня дотудова не довез и не сунул мне ножище в руку – ну точь-в-точь нож мясника. Ну а я так перетрухала, что взяла и сделала это, лишь бы он с ума не спятил. Старый пердун, вот он кто! Сам бы ни хрена не сделал…
– А припоминаете того чокнутого, живет еще там вон в Ван-Найсе, который страсть как любит развлечься по-французски прям в гробу? Выпендривается, какой он спец в этом деле, ну прямо мать родную готов оттарабанить, – сказал визгливый голос.
– Тот парень, что в молочной ванне полоскает? Который как-то ночью Уилму подцепил, ее ведь Уилма звать? – спросил другой.
– Ага, только не такой уж он идиот, бывают и похуже. По мне – вполне сойдет, разве только вот живет далековато: по дороге в Северный Голливуд, в одном из тех гнездышек на холме. Просто наполнит лохань молоком и предложит тебе искупаться. А деньги платит бешеные.
– Всего делов-то? И больше ничего?
– Ну, полижет тебя малость, совсем немного.
– Тьфу, дерьмо! Они чуть не все лизуны. Народ по нынешним временам – сплошь психи и с жиру бесятся. Все, что им надобно, – это закусить твоей глупышкой.
– Точно, подруга. На днях я то вот и говорила (плесни мне немного виски, голубка), народ, как ни крути, а хочет одного: или отфранцузить кого, или его чтоб кто отфранцузил. Я и в памяти не сыщу, чтоб какой-никакой малыш захотел за свою десятку меня оттрахать.
– Так и есть, но это ж все белых штучки. А черным ребятам трахаться и сейчас по душе.
– Ч-черт
– Случается иногда, а ты разве нет?
– Никогда. Никогда. Мой старик мне так втолковал: коли и заслуживает кто, чтоб ей порвали зад, так это та, которая тупа настолько, что даст купить себя черному. В жизни ни разу не трахалась с ниггером за деньги. И никогда не трахалась с белым за так.
– Аминь. Ну-ка плесни мне еще глоток этого скотча, малышка, а я порасскажу тебе, не сходя с этого места, об одной богатой голливудской сучке, что подцепила меня вечерком и хотела всучить мне сто пятьдесят долларов, лишь бы я поехала к ней домой и разрешила ей закусить моей роднулькой, а ее мужинек сидит рядом с ней в машине, а она мне и говорит: не боись, ему просто нравится поглядеть.
Гус внимал этим историям одна причудливей другой, а когда голоса стали невнятней да расплывчатой, Кильвинский сказал:
– Поедем к участку, а за несколько кварталов их отпустим. Слишком накачались, теперь их там нельзя показывать. Сержанту непременно захочется, чтобы мы оформили их как алкашей, и тогда они выложат ему, откуда к ним попала выпивка.
Пока фургон трясся к участку, вечер все больше сходил на нет. За последние дни Гус впервые сумел немного расслабиться. Что до рукопашной схватки, так ее может и вовсе не быть, ну а если придется пускать в ход кулаки, что ж, кто сказал, что он обязательно оплошает? Сейчас он чувствовал себя значительно уверенней. И надеялся, что Вики не уснет, не дождавшись его. Он ей столько всего должен порассказать…
– Здесь ты много чему научишься, Гус, – сказал Кильвинский. – Один день тут идет за десять в белом районе. Дело не только в высокой преступности, но и в интенсивности. Через год можешь считать себя ветераном. Существует своя специфика, тысячи разных мелочей. Взять хотя бы то, что телефоном-автоматом пользоваться не стоит. Желобки на всех автоматах не вернут тебе ни гроша. А раз в несколько дней какой-нибудь чертенок шустро обойдет их и выпотрошит с помощью куска проволоки те три доллара мелочью, что там скопились. Ну и все такое. Взять хоть велосипеды. Они или все разом украдены, или все разом лишились своих частей, так что не вздумай никого из пацанов выспрашивать о его велике, иначе всю ночь напролет просидишь за сочинением велорепортажей. Такой, скажем, пустяк, как новогодний вечер, означает в этих краях сражение при Мидуэе. Похоже, здесь у каждого есть по пушке. Новый год вместо радости вселит в тебя ужас, когда поймешь, сколько из них вооружено до зубов, и представишь себе, какая тут заварится каша, если в один кошмарный день вся эта борьба за гражданские права выльется в вооруженное восстание. Зато время здесь бежит быстро: эти люди не дают нам скучать, а для меня, к примеру, это важно. Мне остался чуток до пенсии, так что время для меня – вещь серьезная.
– Я не жалею, что попал сюда, – сказал Гус.
– Всякое, напарник, тут случается. Не одни только мелочи да пустяки. Вся эта история с гражданскими правами, «черные мусульмане» и так далее – это лишь начало. Власти теряют свое влияние, негры ведут себя как на фронте, но и они – всего лишь крохотный отряд на передовой. В ближайшие пять лет тебя ждет адская работенка, парень, – или я ничего в своем деле не смыслю.
Едва объехав валявшееся в центре улицы автомобильное колесо, Кильвинский тут же наскочил на лежавшее сбоку другое, замеченное только тогда, когда они на нем застряли. Синий фургончик вел изнуряющую страдальческую борьбу, а мощный хор смеха прервался потоком брани.