Новые мелодии печальных оркестров

Фицджеральд Фрэнсис Скотт

— Не нравишься ты мне такой! — воскликнула она. — Ни с того ни с сего приходишь и требуешь любви!

— Меж тем как ты любишь Раффино!

— Да не люблю я его, клянусь! Я с ним даже ни разу не целовалась… на самом деле!

— Хм! — Джейкоб сделался похож на сердитую белую птицу. Он поражался тому, что способен подобным образом нарушать приличия, но им руководило чувство столь же нелогичное, как сама любовь. — Актриса!

— Джейк, отпусти меня, ну пожалуйста. Я ужасно себя чувствую и ничего не соображаю.

— Я пойду, — проговорил он внезапно. —

Не пойму, что со мной такое. Ясно одно: я втюрился в тебя по уши и не соображаю, что говорю. Я тебя люблю, а ты меня нет. Когда-то любила или думала, что любишь, но теперь это не так.

— Да нет же, я тебя люблю. — На миг Дженни задумалась; в красно-зеленых отсветах автозаправки на углу можно было разглядеть борьбу чувств на ее лице. — Если ты так меня полюбил, я завтра же выйду за тебя замуж.

— Выйдешь за меня?

Дженни была так поглощена собственными мыслями, что пропустила отклик Джейкоба мимо ушей.

— Завтра же выйду за тебя замуж, — повторила она. — Никто на свете мне так не нравится, как ты, и наверняка я буду любить тебя так, как тебе хочется. — Она горестно всхлипнула и тут же замолкла. — Но… я этого совсем не ожидала. Пожалуйста, оставь меня сегодня одну.

Джейкобу не спалось. Из гриль-бара «Амбассадора» допоздна доносилась музыка, у заднего подъезда роилась стайка работающих девушек, которые поджидали своих кумиров. Затем в вестибюле затеяла продолжительную ссору какая-то пара; переместилась в соседний номер и там продолжила потихоньку бубнить за межкомнатной дверью. Около трех часов Джейкоб подошел к окну и стал любоваться великолепием ясной калифорнийской ночи. И повсюду — на траве, на сырых, поблескивающих крышах особняков — покоилась красота Дженни, растекалась в ночи, подобно музыке. Он видел ее и в комнате, на белой подушке, слышал в призрачном шелесте занавесок. Его жадное воображение воссоздавало ее вновь и вновь, пока она не потеряла всякое сходство с прежней Дженни и даже с той девушкой, которая встретила его утром на перроне. Молча, пока текли ночные часы, он слепил из нее образ любви — образ, который должен был жить столько же, сколько сама любовь, и даже дольше; оставаться нетронутым, пока Джейкоб не сможет произнести: «Я никогда не любил ее по-настоящему». Он создавал ее не спеша из своих юношеских иллюзий, из невеселых упований зрелых лет, пока у нее не осталось от прежней Дженни только имя.

Позднее, когда Джейкоб незаметно погрузился в недолгий сон, этот образ никуда не ушел, остался в комнате, прикованный к его сердцу узами мистического брака.

V

— Я не женюсь на тебе, если ты меня не любишь, — сказал он на обратном пути со студии; Дженни ждала, спокойно сложив руки на коленях. — Думаешь, я стал бы на тебя претендовать, Дженни, будь ты несчастной и безответной — если бы я был притом убежден, что ты меня не любишь?

— Я люблю тебя. Но не так.

— А как?

Она заколебалась, взгляд ее скользнул в сторону.

— Ты… ты меня не заводишь, Джейк. Не знаю…

попадаются иногда мужчины, которые заводят, когда прикасаешься, танцуешь — что-нибудь такое. Знаю, это похоже на бред, но…

— Раффино тебя заводит?

— Вроде того, но не особенно.

— А я совсем не завожу?

— Просто мне с тобой удобно и хорошо.

Джейк мог бы заявить, что такое отношение и есть самое лучшее, но не сумел выговорить эту древнюю истину — или древнюю ложь.

— И все-таки говорю, я за тебя выйду; может быть, ты станешь заводить меня потом.

Он засмеялся, но вдруг замолк.

— Если я, как ты выражаешься, тебя не завожу, почему ты прошлым летом вела себя так, словно влюблена в меня?

— Не знаю. Наверное, была моложе. Трудно сказать, что чувствовал когда-то, правда ведь?

Она сделалась для него загадкой; подобная загадочность побуждает искать скрытый смысл в самых незначащих замечаниях. Пользуясь такими неуклюжими инструментами, как ревность и желание, он пытался сотворить магию столь же эфирно-тонкую, как пыльца с крыльев бабочки.

— Послушай, Джейк, — начала Дженни внезапно. — Этот Шарнхорст, адвокат моей сестры… он звонил сегодня на студию.

— С твоей сестрой все нормально, — отозвался Джейкоб рассеянно и добавил: — Значит, тебя заводят многие мужчины.

— Если я чувствую такое со многими, значит, это уж никак не настоящая любовь, правда? — с надеждой спросила Дженни.

— Но по твоей теории, любовь без этого невозможна.

— Нет у меня никаких теорий. Я просто говорю, что я чувствую. Ты знаешь больше, чем я.

— Я не знаю вообще ничего.

В вестибюле многоквартирного дома ждал какой-то мужчина. Дженни подошла и заговорила с ним; потом, обернувшись к Джейку, сказала вполголоса:

— Это Шарнхорст. Не подождешь ли внизу, пока он объяснит, что ему нужно? Он говорит, ему потребуется полчаса, не больше.

Джейк ждал, куря сигарету за сигаретой. Прошло десять минут. Потом его подозвала телефонистка.

— Быстрей! Вам звонит мисс Принс.

Дженни говорила взволнованно и испуганно.

— Задержи Шарнхорста. Он сейчас на лестнице, а может быть, в лифте. Заставь его вернуться сюда.

Джейкоб положил трубку, и в тот же миг лязгнул лифт. Джейкоб встал перед дверьми, загораживая пассажиру выход.

— Мистер Шарнхорст?

— Да? — Во взгляде его читались тревога и подозрения.

— Не подниметесь ли вы снова в квартиру мисс Принс? Она кое-что забыла вам сказать.

— Я увижусь с ней позже. — Шарнхорст попытался проскочить мимо Джейкоба.

Джейкоб схватил его за плечи, запихнул обратно в клетку, захлопнул дверь и надавил кнопку восьмого этажа.

— Я пожалуюсь, и вас арестуют! — пригрозил Шарнхорст. — Сядете в тюрьму за нападение.

Джейкоб крепко держал его руки. Наверху Дженни, с испуганным лицом, стояла у своей открытой двери. После недолгого сопротивления юрист вошел в квартиру.

— В чем дело? — спросил Джейкоб.

— Скажи ему ты. О, Джейк, он хочет двадцать тысяч долларов!