Новые небеса

Завацкая Яна

Ивик начала истово молиться. Полчаса утром, час вечером. Четки, Псалтирь. Чтение Евангелия. Чтение Святых Отцов. Иногда от молитв воротило, ничего не хотелось, но хоть четверть часа Ивик заставляла себя -- два раза в день. Раз в неделю исповедь. Трижды -- Причастие (на Триме была тайная миссия хойта -- именно для окормления работающих там агентов и боевиков).

Марк одобрял эти изменения. Ходил с ней в церковь. Преклонял колени, подходил к Причастию. Знал, что грешил, знал, что живет в смертном грехе, и тут же шел... Просто потому что не причаститься -- было бы дико, что бы подумали окружающие? У Ивик кружилась голова, она молилась, чтобы внутренне не осуждать Марка. Это не

ее дело. У каждого человека есть грехи, и у нее тоже. Она не смеет осуждать мужа... Ивик чувствовала унижение. Будто церковь -- это не путь к Богу, а путь некоего мазохистского послушания мужу, каким бы тот ни был и как бы себя ни вел. Но это чувство унижения было, вероятно, неправильным, оно было -- от гордыни, от недостаточного смирения. Ивик молилась о смирении. Молитвами удавалось настроить себя на жертвенный, смиренный лад. Пусть делает, что хочет... ему виднее. Это его отношения с людьми и Богом. Ивик будет выполнять свой долг верной, любящей жены... да хотя бы ради Христа! Ведь она же христианка.

И она давала брачный обет. То же самое, что присяга гэйна -- как можно нарушить? Но с присягой гэйна было как-то проще: работай, подчиняйся командованию, выполняй свой долг. Всегда понятно, в чем он заключается.

Ивик пыталась найти себе постоянного духовника и подчиниться ему. В Майсе был батюшка, которому она исповедовалась после всего, и к которому постоянно ходила. Но он как-то не стремился в духовники. Выслушает, даст какой-нибудь совет -- без особых претензий. А потом его перевели далеко...

В миссии же на Триме хойта часто менялись, невозможно два раза поговорить с одним и тем же. Говорили они разное. После некоторых разговоров оставалась тошнотворная пустота. Другие вызывали у Ивик приступы покаяния. Покаяние заключалось в том, что ей очередной раз открывали глаза на собственную вину, и тем давали надежду исправиться. Ивик не сомневалась в том, что виновата -- но ей важно было понять, в чем именно. Чтобы исправить, наконец-то дать Марку то, чего ему не хватает и залатать разрывы, залечить раны, нанесенные их семье. Некоторые священники могли талантливо объяснить, в чем она виновата, и как именно нужно каяться и исправлять. Со временем, правда, надежда на исправление все таяла. Да и логично -- церковь ведь вовсе не учит тому, как улучшить жизнь, как добиться любви. Церковь восстанавливает отношения с Богом, а для этих отношений важно осознание собственной греховности.

Ивик совершенно запуталась.

Она обнаружила, что может вполне сознательно управлять советами священника. Раньше она делала это случайно. Если приходила на исповедь с новыми мыслями о своей особой вине, о своей гордыне и плохом отношении к Марку, излагала все это -- то и получала в ответ проповедь о том, как важно справиться с гордыней и как нужно любить ближнего.

Если ничего такого не говорила, а просто излагала факты, священник говорил что-то другое. Например, предлагал ей простить мужа. Это была новая постановка вопроса -- ее не обвиняли, а предлагали простить. Признавали ее моральную высоту. Но ей не нужно было прощать -- она и не обвиняла Марка, она во всем винила себя. От этого не было легче и лучше.

Ивик научилась заранее предвидеть, что скажет тот или иной священник. Все они говорили что-то умное, мудрое, глубокое -- и все эти советы ни на йоту в итоге не приближали ее ни к разрешению проблем, ни хотя бы к умиротворению и внутреннему покою.

Советовали молиться, обещали молиться за нее -- но молитвы тоже ничего не меняли.

Может быть, думала Ивик, проблемы дейтрийских священников -- в целибате? Как и в наиболее многочисленной конфессии Тримы, в Дейтрийской церкви издавна был принят

целибат. Даже после Катастрофы, когда рождаемость стала принципиальным вопросом, целибат не отменили. Следование традициям тогда было еще более принципиально.

Может быть, священник понятия не имеет о семейной жизни, оттого и не может дать совета? Ивик пошла в церковь православную в Питере, где работала. На некоторое время даже практически перешла в Православие, сказавшись бывшей католичкой (увы, но никак нельзя, даже Господа ради, открыть триманцу правду о Дейтросе). Посещала службы, исповедовалась, причащалась. Но вскоре бросила это дело, потому что православные священники оказались ничем не лучше. Если не хуже. Дейтрийские давали оторванные от жизни советы, а православные женатые -- советы, построенные на собственном, далеко не идеальном опыте семейной жизни. И зачем? Тогда лучше уж соседку спросить, Туану, вырастившую двенадцать детей и жившую с мужем душа в душу почти тридцать лет...

У православных священников еще больше получалось, что она виновата во всем. Ведь она женщина! Женщина должна слушаться мужа, подчиняться. А как она относилась к Марку? В общем, явно не так, как надо.

У Даны все было просто.

– - Ха, а чего ты хочешь? Мужик будет по две-три недели жить всухую? Это мы, женщины, еще более-менее можем терпеть, а они... У вас же семьи толком нет из-за твоих отлучек. У нас с Дэймом, конечно, не лучше... Но чего ты хочешь? Смирись. Он и так много для тебя делает.

Дана была права. Марк знал, конечно, что женится на гэйне, и что все возможно. А если бы ее искалечило, например -- до конца дней ухаживать... Но ведь на Триму она завербовалась сама, по доброй воле. Служила бы в патрульной части -- виделись бы постоянно, жила бы дома.

Но с другой стороны -- многие так работают. И живут. Кому-то надо работать и на Триме. Почему не ей?

Ивик долго мучилась. Работу свою она любила, очень любила. Родина, долг к тому же. Это для нее не пустые слова. Но с другой стороны -- семья. Тоже долг. С третьей стороны, уже поздно что-то менять, надо было раньше думать. С четвертой -- может быть, если она хоть сейчас пожертвует собой -- можно будет что-то спасти, да хотя бы просто принести это как жертву в искупление... Ивик подала рапорт о переводе на Дейтрос.

Начальство рапорт отклонило. Она нужна на Триме. Ивик где-то внутренне вздохнула с облегчением (с ее опытом, образованием -- и снова в обычный, скучный патруль?!) Где-то слегка озлилась на государство -- никакой свободы личности...

Кто-то посоветовал Ивик самой читать побольше духовной литературы -- но и в литературе ничего полезного не нашлось. Ивик как-то вцепилась в книжку про святую Монику, мать Августина, из триманских отцов. Там, показалось ей, есть ответ. Про отношение к мужу. К мужу надо относиться так, как будто он -- господин, а ты -- рабыня. Служить, угождать во всем...

(Молиться -- само собой. Все советовали молиться. Книги тоже. Ивик и молилась, притом очень много. Она даже паломничество совершила довольно тяжелое, пешком по Медиане, в Килн, на место гибели святого хойта Чейна. Но и молитвы так и не помогали -- ничего не менялось)

Ивик пыталась относиться к Марку "как рабыня". Но ничего не изменилось. Она и так всегда старалась жить для него -- когда была рядом. Как и он -- раньше -- для нее. Она и раньше готовила то, что он любит, делала сюрпризы и старалась угадывать все желания. Она и раньше не спорила с ним и не настаивала на чем-то -- на чем настаивать было? Что изменилось? Сознание того, что "он господин"? Всего лишь неприятный оттенок мазохизма. Марк никаких ее потуг не заметил. Он никогда не собирался быть "господином".